По «Тропинке» воспоминаний

В стихах Владимира Лавриновича - вся вселенная. Но она разместилась на пятачке под названием Верхний Уфалей.

О надежном темпераменте

Позвонила Жанна Чечулина, с которой мы трудились когда-то в «Уфалейском рабочем»: «У Лавриновича вышла книга стихотворений «Тропинка». Была презентация. Володя о тебе говорил. Попросила подписать для тебя один экземпляр. С оказией вышлю».

К книге я не имею ровным счетом никакого отношения. А вот к Володе Лавриновичу... Без малого 40 лет назад я «сидел» на письмах, то есть заведовал отделом писем городской газеты «Уфалейский рабочий». Ежегодно население небольшого города отправляло в единственную редакцию 3000-4000 посланий. В основном они делились на три категории - благодарности врачам, жалобы (чаще - на движение автобусов) и стихи, которые составляли едва ли не треть от ежедневной почты.

Прозаические письма я отдавал редактору, а с поэзией на правах руководителя городского литературного объединения разбирался сам. Естественно, общался с авторами. Все они, как на подбор, стремились печататься, доказывая значительность своих произведений. Я же как мог отбивался, утверждая обратное.

К примеру, один немолодой уже поэт сочинил: «В железнодорожном, кругу молодежном любили мы девушку все. За голос ее, темперамент надежный...» Я ему предлагал: «Николай Александрович, если вы объясните, что такое «надежный темперамент», гадом буду, но пробью вашу поэму в газету!» Тот фыркал, дулся: «Виктор, что ты во всем какой-то второй смысл видишь!?» Приходилось обижать еще глубже: «Я и первого смысла не вижу!»

А труженик лесного хозяйства сочинил нечто патриотически-экспрессивное: «Идешь, сосна, ты ленинским путем!» Пришлось аккуратно объяснять: дескать, оно, конечно, и дерево впитало в себя соки учения марксизма-ленинизма. Только вот беда: идти оно не может, поскольку мелкобуржуазные корни не пускают.

Встреча с талантом

Однако попадались и интересные строки. С не размазанным ритмом, с приблизительно точной мыслью, даже с незатасканными образами. Но такого, чтобы заорать от неожиданности, взвыть от восторга, зарыдать от ощущения невиданной находки, захохотать от обретения чужого, но такого потрясающего таланта... Такого и рядом, как говорится, не стояло.

И вот однажды пришел конверт, отправленный в редакцию незнакомым автором Владимиром Лавриновичем. Прочел неназойливое, без претензий предисловие: мол, недавно вернулся из армии, работаю в автоколонне, пишу. Может, сгодится для газеты? А дальше... А дальше я одновременно заорал, завыл, зарыдал и захохотал! Да так, что из соседних кабинетов повыскакивали коллеги. Но я, ничего и никого не видя, помчался к редакционной машине... Отправившись по указанному на конверте адресу, нашел небольшой домик. Калитку открыл невысокий, крепенький паренек с серьезным лицом и необыкновенно глубоким задумчивым взглядом.

Так началось наше сотрудничество. Володя писал. Я иногда, в редчайших случаях, что-то подсказывал. Он порой соглашался, но чаще оставался при своем. И я не перечил. Не давил: «Не поправишь - не пущу!» Один раз только попенял ему, когда он самостоятельно отправил три своих стихотворения в какую-то крупную газету. Там из двух слепили одно, получилась несуразица.

Но это все было потом. А тогда его стихи поразили меня глубиной, философией, умудренностью, не свойственной вроде молодому человеку. Каждое стихотворение, как сказали бы сегодня, цепляло. Каждая строфа была проникнута ощущением одновременно незащищенности и силы. В произведениях о рабочем классе - трогательность вместо пафоса и патетики. А если это природа, то очеловеченная и обожествленная. И все пронизано самоиронией: дескать, я-то матерый реалист, но посмотрите сами, что творится вокруг нас и с нами!

Вот как Володя описывал прилет красношеих уток: «И казалось, с небес для спасения мира красота опустилась на водную гладь. Я забыл об охоте, ружье и погоде, как-то медленно, медленно время текло. Был я вроде охотником, даже не вроде, но забыл воровское свое ремесло. И открылась мне новость, не новая новость, не охота на зорьке, а просто заря. И хотя прилетели они бестолково, красношеие утки, но все же не зря».

Пусть немного мы находим

А вот, казалось бы, рядовое событие - проводы на пенсию гаражного токаря дяди Пети. Дело обычное: отработал свое - гуляй, старина! Гаражная братва проводила до проходной - и все. Но был там механик Володя Лавринович. Рядовое событие он сделал фактом большой поэзии: «Сказал нам дядя Петя: «Ну, пока!» И заспешил пешочком вдоль ограды. До поворота шел, но замер вдруг и, повернувшись и кепчонку снявши, взглянул на лес рабочих наших рук. И Женька с шестьдесят восьмого ЗИЛа (зануда, шоферюга, чертов сын) нежданно и надсадно забасил: «Здоровья тебе доброго, Петр Нилыч!»

А это про другого старика - водителя большегрузного автомобиля, возившего руду из карьера: «Он ровным счетом ни черта не приберег на всякий случай. Но на земле, когда настал ему черед расстаться с нами, в печах вовсю гудело пламя, и оживал его металл».

Тонкие и точные наблюдения оборачивались яркими откровениями-цитатами. В стихотворении о слепом музыканте Лавринович писал: «Пусть немного мы находим, счастье в том, что много ищем».

Едва ли не все его стихи пронизаны лиризмом, порой трагическим. Как-то он сказал, что хочет написать про пограничников, погибших на Даманском полуострове. Я ответил: «Попробуй, только об этом уже много написано. Если чего и не было, так это упоминания, что все они лежали головами на восток. Ни один не повернул на запад».

Прошло 40 лет, но я помню наизусть: «Укатилось детство мячиком - не вернуть, провожала девочка мальчика в дальний путь. И стояла строгая - мир суров, на прощанье много ли скажешь слов... Там, где сосны стройные, - край зарниц, самая спокойная из границ. Но порой обманчива тишина, за спиной у мальчика вся страна. И она осталась за спиной - на восток упал он головой... Стонут сосны-мачты, что им снится на прикрытой мальчиком утренней границе?»

Весна сильна и справедлива

Становилось ясно: такому таланту тесно на страницах городской газеты. Лавринович печатался в «Челябинском рабочем», подборку его стихов публиковал популярный молодежный журнал «Юность».

Как-то я прослышал, что челябинское отделение Союза писателей собирается выпускать альманах. Собрал с десяток володиных текстов и поехал к Марку Гроссману, который тогда был секретарем отделения. Марк Соломонович молча, неторопливо-внимательно все просмотрел и ткнул пальцем: «Вот это возьму!». Ну, раз мэтр уральской поэзии остановил свой выбор на стихотворении «Весна», то есть смысл его процитировать: «В величье бурного разлива разбуженных, кипящих вод весна сильна и справедлива не только тем, что плавит лед. Хаос нахлынувших явлений подвластен логике простой, в которой царствие движений и нет понятия «покой». Звенящих капель мириады, истоки малых ручейков рождают силу водопадов, и льется музыка веков... Примером страстного порыва не раз, не два - из года в год, сомнений наших плавя лед, весна сильна и справедлива».

Надеюсь, что первая книга Владимира Лавриновича будет иметь продолжение. А «Тропинка» мне дорога нахлынувшими воспоминаниями и коротким посвящением: «Сколько лет прошло! Вспоминаю Вас только с благодарностью в душе. Спасибо за все. Ваш воспитанник - Владимир».

И я тебя помню, Володя! Рад, что талант твой не угас. А пожелать хочу строкой твоего же стихотворения: «В последнем вагоне последний год глядит из окна: «Уезжаю вот. Всего тебе, парень, хорошего».