Не жалей, что было, береги, что есть…

Ольга Воронец - визитная карточка русской песни. А в песне - душа России. Это уже достаточный повод для встречи с народной артисткой. К сожалению, почти забытой.

Ольга Борисовна, хоть и запоздало, но должен вам признаться: вы моя первая и тайная любовь. Мне было восемь лет, когда я впервые увидел вас по телевизору. Увидел и потерял покой и сон...

У вас, Сережа, еще есть шанс (смеется). Впервые я появилась на экране в 1962 году. Спела «Вьюгу» Григория Пономаренко на стихи Бокова. Думала, на следующий день меня все будут узнавать на улицах Москвы, поклонники завалят розами... Ан нет. Прошло несколько лет, прежде чем я стала знаменитой...

Вы родились и выросли в Смоленске. Святая русская провинция... Вам было уютно в вашем детстве?

Мама пианистка. Работала и в драматическом смоленском театре, и в филармонии. И пела, и аккомпанировала. Жили скромно. Я вижу, как сейчас сетками таскают апельсины. А мне мама, дай бог, в сезон покупала один-два апельсина...

Мама часто уезжала на гастроли. Воспитывала меня бабушка. Она была столбовая дворянка, урожденная Еленева. Закончила институт благородных девиц в Петербурге, вспоминала, как на их выпускной бал приезжал император Николай II. Знала французский язык. Получала пенсию за брата, который был революционером-народником, отдал свое имение под Смоленском крестьянам, за что его считали сумасшедшим. Погиб в Шлиссельбургской крепости.

Воспитывали меня строго. В пять лет я уже хорошо читала. Бабушка выгоняла меня из-за стола, если я чавкала, не так держала вилку или ложку.

Родители мои развелись, когда мне было три года, но с папой мы дружили всю жизнь. Он часто навещал меня. И в Москве я у папы была первая гостья. У папы фамилия Чернов, я ношу мамину фамилию. Папа пел в Краснознаменном ансамбле песни и пляски Советской Армии.

Мама так и осталась в Смоленске, там ее могила.

В Москве живет мой младший брат, он инженер-электронщик. А в Смоленске живет мой второй брат - сын мамы и отчима. Учитель пения. А теперь вот и романсы пишет, их поют смоленские артисты...

А вы, Ольга Борисовна, не пели романсы брата?

Нет. Это уже не мой репертуар. Но начинала я с романсов, и с цыганских в том числе... Восемнадцатилетней девчонкой - в клубе милиции, он тогда был на Неглинной. Мне выдвигали рояль и я пела. Но баянист Яков Федорович Попков подсказал, что мне пора бросать этот жанр. Смотри, говорил, как гонимы те, кто поет романсы: Юрьева, Юровская, Церетели, Кето Джапаридзе... Они были очень именитые, но о них писали, что их творчество не соответствует социалистическим нормам, что все это декадентство, гнилое искусство... Убеждал меня, что я себя погублю, останусь на обочине эстрады...

А тут случай. Заболела исполнительница русских песен. Я ее заменила. И удачно. Спела несколько песен из репертуара Лидии Андреевны Руслановой. Потом пришла солисткой в областную филармонию...

Кто кого находит, Ольга Борисовна, песня певицу или певица песню?

Когда я начала работать с оркестром Осипова (за 20 лет мы сделали несколько сольных программ в зале «Октябрь», в Кремлевском Дворце съездов, в «России»...), мне помогала Вера Николаевна Городовская, известная гуслярша. (Был уникальный русский дуэт гуслярш - Городовская и Чекалина). С Верой Николаевной мы искали песни в архивах. Забытые песни. «Мой костер», например, все считали цыганским романсом, а он - русский. Автор - Полонский. Цыгане часто брали наши песни и пели на свой лад.

Когда я стала звучать по радио с оркестрами Силантьева, Осипова, Федосеева, Некрасова, стали звонить известные композиторы: Пономаренко, Аверкин, Птичкин, Туликов, Фельцман... Песню «Взрослые дочери...» помните? Мне предложил ее Оскар Фельцман, я заартачилась: «У меня и детей-то нет, тем более взрослых. Что же подумают зрители? Сколько же мне тогда лет?» Фельцман рассердился: «Дура ты, дура. Это же образ. Его надо сыграть».

Григорий Пономаренко заезжал, приносил ноты: «Это для Люси (Зыкиной), а это для тебя». «Седину» - Зыкиной, «Бабью долю» - мне. У нас было полное разделение. Старинный вальс «Я люблю вас» мы с Верой Николаевной Городовской вытащили из забвения. Вальс спела и Зыкина. Правда, и я была в молодости грешна. Я пела зыкинскую «Мама, милая мама». Люда была недовольна: «У песни уже есть мое звучание, зачем тебе это надо?».

Сделай песню по-своему, тогда это имеет право на жизнь. Мирей Матье пела наши песни, пел Карел Готт... Но это же другое осмысление!

Шуточную песню «Семеновна» мне подарил не композитор, а Эдик Хиль. И Юра Гуляев ее пел. Но я сделала ее по-своему, я же женщина.

Напомните ваши фирменные песни, Ольга Борисовна...

«А где мне взять такую песню?», «Я - земля», «Деревенька моя», «Сладкая ягода», «Зачем вы, девушки, красивых любите?», «Взрослые дочери», «Гляжу в озера синие...».

Этажом ниже жила Клавдия Ивановна Шульженко. Я знаю, вы дружили...

Да. Я в детстве и в юности была ее поклонницей, дома пела ее песни. А свела нас судьба в 1962 году - в нашем кооперативе.

Я до сих пор не могу слушать ее без слез, потому редко ставлю записи Шульженко. Когда на пьяно она пела строчку «Не спугни очарованье...», у меня сердце обрывалось. У нее не было крикливых нот. Она пела сердцем, потому и надорвала его.

Клавдия Ивановна ушла, и что-то в жизни ушло. Мы по пять раз в день встречались. Деньги друг у друга одалживали, по телефону много раз на дню переговаривались... В последний раз я видела Шульженко за несколько дней до смерти. Ее увозила «скорая» с сильным сердечным приступом. В кресле на колесиках вкатили в лифт. Клавдия Ивановна была бледна, но держалась. Я улетала на гастроли в Сибирь. Мы сплавлялись по Енисею и делали частые стоянки в крохотных селениях. Кузов к кузову ставили два автомобиля и давали концерты. В одном из таких поселочков мне сообщили о смерти Клавдии Ивановны. Плакала, а пела. Концерт посвятили ее памяти...

Так ведь и Лидия Андреевна Русланова жила в соседнем доме...

Русланова жила рядом с МАДИ (Московский автодорожный институт), в угловом доме. Помню нашу поездку по городам Севера. В группе были Капа Лазаренко, Эльмира Урузбаева, Зоя Федорова, Иосиф Кобзон. Были белые ночи. Мы собирались у Руслановой в номере. Она меня отпрашивала у мужа, и мы сидели до утра. У Лидии Андреевны всегда была корзина с провизией. Неподъемная. Цыплята, колбаска, вино, фрукты... Она была экономная, а Капа Лазаренко умела ее раскрутить: «Лидия Андреевна, что это у вас цыплята уже с запахом? Давайте все это распотрошим...» Пировали. Русланова рассказывала, как сидела в карцере.

А впервые мы познакомились, когда Русланова вышла из заключения, а я только начинала петь русские песни. Меня послали в зал Чайковского с нотами в оркестр Осипова. Репетировала Русланова. Стояла конная милиция, и мышь не проскочит. Дирижер пустил меня на всю репетицию Лидии Андреевны. Муж ее сидел в зале - генерал Крюков. И я сидела. Русланова распелась, а потом говорит: «Хватит! Кто за меня вечером петь будет? Верблюд?» Русланова любую вещь пела так, как хотела. И всегда неповторимо.

В вашем доме, я слышал, жил чуть ли не весь оркестр Леонида Утесова...

Кое-кто до сих пор живет. Леня Кауфман (бессменный аккомпаниатор Утесова) жил на первом этаже, в нашем подъезде. Контрабасист Володя Перельман - в первом подъезде. Ударник Леня Лубенцев жил в соседнем доме. Здесь же жил скрипач Фима Золотовский. Потом он уехал в Штаты...

Леонид Осипович брал меня на гастроли на Кавказ. Когда я стала заслуженной артисткой России, Утесов вел мой праздничный вечер в ресторане «Прага». Незабываемые встречи...

Счастье актрисы... Оно отличается от обыкновенного женского счастья?

Счастье артистки - в успехе. А успех приходит только с каторжным трудом над собой. Личная жизнь, как правило, подчинена сцене.

Мой первый муж - Рафаил Бабков - был баянистом. Мы с ним прожили 14 лет, а потом еще долго вместе работали, колесили по миру. Вот кто поддавал так поддавал!

Нынешний муж Володя был врачом, но потом окончил академию внешторга и стал бизнесменом. Влюбились друг в друга, когда Володе было 27 лет.

Так вкусно пахнет обедом... Ольга Борисовна, на рынок сами ходите?

Сама. Базар в минуте ходьбы, возле кинотеатра "Баку". Узнают меня: «Давайте огурчиками угощу, вы у нас в Рязани были, пели. Помним…»

Как-то покупала цветы. А у меня два кольца на руке. Кавказец сетует: «С такими кольцами я бы не торговался». Я говорю: «Это базар, ты меня уважать перестанешь, если я торговаться не буду. Скажешь, что швыряюсь деньгами...». Учу их: «Что вы всех окликаете: «Женщина! Женщина!»? Надо: «Сударыня, барышня, мадам...». Теперь кличут меня: «Сударыня, подходи…». Ой, да мы заговорились! Обед готов...