Пчелиная любовь

Природа оставила трутню одну-единственную функцию:

Трутень - истинный мужчина? Мужчина - в идеале? В совершенстве? Суть мужская? Единственный смысл его жизни?

В пчелиной семье он - так, с боку припеку. Сидит с краешку, косит глаз на медовые соты. Ждет, пока его покормят. А если пчелам не до него, то унизительно выпрашивает: . А ест он много, прожорлив ужасно, сытым не бывает никогда. Ничего более его не интересует, кроме еды.

Трутень на сотах - сама лень. Медленный, сонный, неуклюжий - каков он в глазах рабочих пчел, у которых каждая минута на счету? Терпят, одно сказать. Паразит, лентяй, бездельник, дармоед, тунеядец, захребетник - это же надо придумать такое существо, от которого никакого толку: Большой, сильный, налитой мускулами, а ни защитить, ни помочь, ни поднять какую тяжесть. Хоть бы видом своим кого-то напугать, врагов отвадить - нет. Мужик, а без оружия. Ни жала, ни яда, ни челюстей - нечем ему воевать. Да и не вояка он вообще. Добряк, мухи не обидит. Где уж ему добыть, заготовить и приготовить провизию, готовую еду сам съесть не может, с голоду подохнет рядом с медовыми ячейками, если не накормить его с ложечки. Что бы ни творилось в семье, - он в стороне.

Но однажды в ясный солнечный день трутень вылетит из гнезда и своими длинными усами уловит в воздухе феромоновый запах матки-царицы. Тут его не узнать. Откуда что берется - рвущая воздух энергия, страстность, блеск в глазах. В струе феромона, против ветра он наберет такую скорость, что за несколько минут нагонит шлейф самцов, преследующих самку. Нагонит и опередит всех. Десятки и сотни соперников останутся позади, иные из них на лету выдохнутся и бесславно пропадут, а этот, ловкий, стремительный, неудержимый, высоко над землей, наконец, прильнет к царице, вопьется в нее, изольется всем, что нестерпимо накопилось внутри:

Вот он, миг смысла. Вся жизнь - и этот миг. Всего несколько секунд экстаза, полет к какой-то высшей точке, к торжествующей вершине: Полет к чему? К любви? Или к смерти? Все-таки к любви. Но все закончится болью вывороченного фаллоса, оставленного в теле царицы, и мгновенной смертью в траве. Все. Смысл исчерпан.

А опьяненная любовью матка-царица вернется в улей с набитым сперматозоидами мешочком, которых хватит ей на все три-четыре года ее жизни. Через день-два она, придирчиво осмотрев пустую ячейку, уложит на ее дно молочно-белое яичко. Тут же рабочая пчела зальет его кашицей из меда, пыльцы и воды. Тысячи яиц за сутки, десятки тысяч - за месяц, сотни тысяч - за год: Из яичка - гусеничка, из гусенички - куколка, из куколки - молодая пчела. Но трутню не дано даже знать, сколько жизней он оставил на земле. Будут пестреть лепестки, жужжать пчелы, раскачивая венчики, растекаться ароматы нектара, наполняться медом соты, а о трутне никто и не вспомнит. Не жди благодарности, отец:

А тех трутней-неудачников, которые спаслись, не испытав восторга любви, в улье встретят, как нежданных гостей. На всякий случай их подержат до осени, а ближе к холодам выгонят из дома на верную смерть: лишние рты зимой ни к чему. Чтобы жили те, у кого есть будущее, должны умереть те, кто будущего лишен.