Мы, тыловые мальчишки:

Мое самое главное впечатление от военных лет - это чувство небывалого единства всей страны.

Мое детство в тыловом Челябинске было спокойное, хотя тревожность постоянно ощущалась. Перед войной моя семья (папа, мама и я) жила сначала в Заречье, снимая комнату в доме Боровинских рядом с Красными казармами, между улицами Работниц и Полковой (эта коротенькая улица называется Белозерской), затем сняли часть дома Берлеевых в Оранжерейном переулке (маленькая кухня и комната с отдельным входом).

В 1942 году я пошел в школу: сначала в школу № 5, где нас подкармливали куском пирога с капустой (с тех пор это мои любимые пироги). Затем меня перевели в школу № 40, где нам давали маленькую булочку и кулечек сахарного песка. Внимательный читатель, может быть, осудит меня за то, что я много и часто говорю о еде. Но поймите, что в полуголодное военное время постоянно хотелось есть. Поэтому любая еда имела большое значение. В то время мамы не спрашивали, хочешь или не хочешь, а ставили на стол то, что . Все население страны, за малым исключением, ело то, что было, и вопрос - нравится или не нравится, не стоял. Сладкое в годы войны вообще было редкостью, поэтому всегда особенно ценилось и нередко бывали самые экзотические его разновидности. Например, использовали отходы сахарной промышленности - патоку. Это тягучая темно-коричневая сладко-соленая жидкость. Ею сверху поливали краюшку хлеба, было очень вкусно. Бывал полуфабрикат этой же промышленности - так называемый . Настоящего сахара всегда не хватало.

К празднику Великого Октября и к Новому году каждый ребенок обязательно получал от каждой организации, где работал оставшийся в тылу родитель, праздничный кулек, содержащий две-три шоколадные конфеты, несколько леденцов, несколько печенюшек и мандаринчик, обязательно завернутый в мягкую бумажку с рисунком солнца на ней. Страна старалась хотя бы время от времени радовать своих ребятишек.

В 1944 году в городе, на улице Свободы, открылся магазин так называемого Особторга. Мы с мамой туда ходили как на экскурсию: я впервые в своей жизни увидел столько различных незнакомых мне сладостей. Но цены были коммерческие, заоблачные. Мама смогла мне купить лишь 100 граммов конфет и пачку молочного печенья (на пачке была изображена голова коровы). О рационе питания того времени можно сказать одно - не голодали вроде бы, поесть всегда было что, но в очень малых количествах.

Наша семья из трех человек получала 700 граммов хлеба на день. Для отоваривания хлебных карточек в магазин, к которому семья была прикреплена, как правило, ходили старики и дети, взрослые-то на работе. И здесь мне хочется отметить, что женщины, продавцы хлеба, прекрасно понимая полуголодное состояние людей и жалея стариков и детей, пришедших отоваривать хлебные карточки, взвешивали хлеб так, что к полученной мною пайке в семьсот граммов обязательно прилагался хоть и маленький, но довесочек. Считалось, что пришедший за хлебом имеет право съесть этот довесочек. Помню, как мгновенно, не выходя из магазина, я его поглощал и, прижав к груди семейную пайку, нес ее домой. А как чудно он пах! Хотелось весь его съесть, но я только слегка зубами трогал с краю корочку, откусывая малюсенькие крошечки.

Иногда со мной происходили странные и непонятные вещи: неожиданно становилось дурно, во рту ощущался солоноватый вкус и какие-то судороги в животе. Только став взрослым я понял, что это были приступы голода. Хотя вроде бы мы не голодали. А мой растущий организм требовал большего. Поэтому мы, дети, в войну ели все, что можно, особенно летом. Ели ягоды , растущего на картофельных полях, называя его , а рты и губы становились черно-фиолетовыми. Ели какие-то , . А особенно любили жмых, корм для скота. Но достать его было трудно. Недалеко от наших бараков был склад, куда привозили этот жмых в товарных вагонах по железнодорожной ветке. Рабочие, разгружавшие вагон, видели, что мы, пацаны, сидим под вагоном, и как бы нечаянно роняли несколько плиток с мостков. Мы его дробили молотками на кусочки и по-братски делились. Скоту перед кормежкой этот жмых запаривают, а мы его использовали сразу же в твердом виде. Был жмых чаще гороховый, иногда сборный. Но особенно вкусным был подсолнечный.

Большим подспорьем в питании была картошка, которую каждая семья выращивала сама. Предприятия с властями выделяли за городом землю, члены семьи вскапывали ее, садили, окучивали и собирали урожай. На время посевной и уборочной кампаний школы даже делали перерыв в учебе на день и отпускали учеников на эти семейно-полевые мероприятия. Зато почти весь год была в наличии своя, семейная картошка, которую очень берегли и экономили. А другой картошки и не было. Таких крупных очисток, как сейчас, тогда не позволяли себе, максимум продукта шло в дело.

Иногда карточки отоваривали так называемым суфле, это весьма своеобразный заменитель молока: бело-серая жидкость непонятного вкуса. Зато суфле давали аж целый бидончик (два литра). Но и суфле было очень редко. Мошенничество и в годы войны имело место. Помню, как наши с сестрой мамы (мы тогда жили на квартире у тети Липы - папиной сестры) пришли радостные с базара и сообщили нам, что купили манной крупы и сейчас накормят нас уже забытой манной кашей. Быстренько сварили, а есть ее невозможно - песок.

Третий класс я закончил в школе № 40, и затем нас перевели в школу № 30. Был уже победный 45-й, и здание школы освободили от размещавшегося там военного госпиталя. Весной 1946-го я закончил четвертый класс.

Красной нитью через все школьные годы проходило повсеместное и всеобщее мальчишечье желание сбежать на фронт. И некоторые сбегали, но, как правило, до фронта не добирались. Наши учителя нам постоянно твердили, что наша помощь фронту заключается в нашей хорошей и отличной учебе. У нас уже были учителя-фронтовики. Весь четвертый класс нас учил Георгий Николаевич, фронтовик после ранения. Он запомнился особенно тем, что когда мы учились в первую смену и приходили в школу, а электричества еще не было, так он нам до первых солнечных лучей пересказывал прочитанные им книги. От него мы услышали Майн Рида: , и другие. А в летние каникулы в старших классах в велопоход с нами ездил Николай Иванович Шувалов, прививший любовь к географии, тоже фронтовик после ранения, у него не было кисти правой руки, а он с нами ездил на велосипеде вплоть до Златоуста (туда и обратно). А зимой в лыжный поход с нами ходил учитель физики, тоже фронтовик.

Впечатления от войны мы получали по радио и из кино. На военные кинокартины ходили по нескольку раз. Перед каждым сеансом обязательно показывали киножурнал , в котором давали общую обстановку на фронтах, показывали фронтовую жизнь, и журнал . Да и мы сами видели, как живет страна. Родители почти все время были на работе и на производстве. Мое самое главное впечатление от военных лет - это чувство небывалого единства всей страны: мы все вместе и один за всех и все за одного. А также чувство, что все взрослые нас опекают и о нас заботятся. А мы, со своей стороны, старались оправдать их ожидания.

Кинотеатр, в который мы чаще всего ходили на детские сеансы, располагался на углу улиц Кирова и Спартака (вдоль фасада многоэтажного здания, растянувшегося на весь квартал: площади-то не было). Кинотеатр назывался (Международный юношеский день). Он был не в пример респектабельному кинотеатру имени Пушкина. Только в МЮДе до сеанса в кассовом зале, пока еще не пускали в фойе, ребятня резалась на победителя в жестку (кусочек меха со свинчаткой). Били по ней и левой, и правой ногой, и спереди, и сзади - виртуозы. Счет, как правило, у этих виртуозов был больше сотни. Мой рекорд был в пределах полусотни. В кинотеатр имени Пушкина ходили в основном с родителями. Там перед сеансом в фойе играл эстрадный оркестр, были певцы-солисты. Все выходящие на экраны кинотеатров картины мы умудрялись смотреть по нескольку раз, хвастаясь, кто больше посмотрел. Хвастались так же и тем, кто на каких марках автомашин умудрился прокатиться. В войну ведь появились экзотические трофейные марки и марки наших союзников. Не буду перечислять все марки, на которых покатался я (список длинный), особенно запомнились следующие две: немецкая , у которой рычаг переключения передач располагался на приборной доске и переключение производилось путем вытягивания рычага на себя. И американская машина , принадлежащая знаменитому киноактеру Игорю Ильинскому, который в войну некоторое время жил в Челябинске.

Зимой главным развлечением были лыжи и коньки. На лыжах не просто катались с горки, а еще и прыгали с трамплинов, используя в их качестве различные обрывы в каменных карьерах. Иногда отваживались прыгать с 25-метрового трамплина в недалеком от наших бараков урочище Монахи. Жестких креплений на лыжах не было - только ремни. Коньки тогда были в основном , но они считались девчачьими. Настоящие парни катались на хоккейных, которые называли . Ботинок, естественно, не было. Коньки при помощи веревок и палочки крепились на валенки. Некоторые смельчаки при помощи длинных крючков цеплялись к проходящим машинам и катались с ветерком.

Все лето бегали босиком. Играли в войну, в прятки. В пустом сарае устроили штаб по образу и подобию киношного штаба в . Был даже самодельный перископ, при помощи которого наблюдали обстановку вне нашего штаба.

В январе 1946-го демобилизовался дядя Шура. Его рассказы о партизанских действиях запали мне в душу. От него я узнал про подвиг подводника Александра Маринеско. Естественно, я захотел стать моряком-подводником. Будучи в десятом классе, проходил медицинскую комиссию на предмет поступления в высшее училище подводного плавания. Но меня забраковали из-за рубцов на барабанных перепонках. Следующее мое увлечение - авиация. Кстати, я уже класса с пятого занимался постройкой макетов кораблей и самолетов. Но при попытке поступления в Челябинское училище штурманов меня опять забраковали из-за высокого кровяного давления. Но я рвался продолжать славные дела героев-фронтовиков и все-таки добился своего, став офицером Советской армии.

Мое поколение еще помнит то короткое время после победного 45-го, когда все победители не стеснялись появляться на улицах, предъявляя каждодневно не только свои награды и нашивки за ранения, но и свои страшные увечья. И никого тогда это не шокировало и воспринималось как должное. Мы понимали, что ветераны имеют право этим гордиться, они это заслужили, воюя за нас. Безногие безвестные герои катались по улицам на дощечках с подшипниками вместо колес, помогая себе в передвижении толчками, похожими на пресс-папье. Родина наградила их по заслугам за их мучения, за их отвагу и за их боль. Их боль я ощущал почти физически.

Уходят ветераны войны, уходят и ее очевидцы. Надо быть внимательным и к тем, и к другим. Ведь очевидцы тоже являются носителями военного опыта. Наш опыт помогает осознанию случившегося. Не дай нам бог забыть про войну: это великое событие пока еще является почти единственным, что сплачивает страну.

Герман Стариковг. Балтийск