Через много лет…
Мы говорим: против Наполеона воевали войска союзников. И это верно. Но и за Наполеона воевали войска союзников. И так - то «за», то «против» - воевали одни и те же страны, одни и те же народы. Короче, Европа воевала против Европы. И что? Повоевали, поубивали, покалечили друг друга - и почти ничего не изменилось. Те, которые нападали, ничего не приобрели. Те, которые защищались, ничего не потеряли. За что воевали? Из всех смыслов остается один: убивать.
Войны наших предков были жестокими. Без дистанций. Тело к телу. Лицо к лицу. Ужас к ужасу. Исступление к исступлению… Саблей по плечу. Копьем - в грудь. Палашом - по голове. Чьи-то круглые глаза, беспомощные перед лезвием над ними. Чей-то последний крик за мгновение до темноты и падения в пропасть. Брызги крови, искромсанные тела, визг лошадей, мешанина рук, ног, голов, туловищ. Зияние мяса, костей, мозгов. Какой ужас… Какая бессмыслица…
Войны ХХ века стали более «гуманными». Все-таки не всегда доходило до рукопашных схваток. Стреляли издалека в неразличимые лица. А артиллеристы и вообще не знали, убивают или нет.
Войны ХХI века, говорят, будут (и уже есть) еще «гуманнее». И значит, еще убийственнее…
Новые подданные
Это - не без цинизма, но если у войн есть какой-то плюс, то - смешение кровей.
Пропорция примерно такая: в Россию - 600 тысяч солдат, из России - 60 тысяч. В десять раз меньше. Наполеон пошел на Москву во главе огромной, не знавшей поражений армии, а вернулся в Париж без солдат. По сути один. И никто почему-то его не спросил: «Сир, а где твои солдаты? Где наши отцы, мужья и братья?» И никто не сказал ему: «Господин Бонапарт, вы - величайший в мире преступник». Представьте себе: повел за собой, погубил, оставил там, вернулся - и ничего!
Статистика примерно такая. Вернулся домой каждый десятый наполеоновский солдат. Каждый четвертый - погиб. Каждый третий - попал в плен. Неизвестно, сколько из пленных выжили. Сколько-то выжили. Сколько-то через годы вернулись домой. Сколько-то остались навсегда, стали гражданами России, а то и казаками. Такое перевоплощение: был казак французу враг, а стал француз сам казак. За десятилетия и столетия все жиже разбавлялась французская кровь в разноплеменной России, бледнел и сникал в потомках французский облик, французский нрав, французский язык, но, кажется, не все растаяло, что-то осталось - какой-то плодик на родословном древе.
Оренбургская губерния была одной из тех, которым правительство предписало принимать пленных. Их принимали, на первых порах - ненавистно и злобно, потом - примирительно, потом - мирно, потом - почти по-свойски.
Впрочем, пленные были разные. Генералы - одна масть, офицеры - другая, а солдаты - третья. Историк Сергей Хомченко рассуждает так: «Те, кто был сослан в казачьи области, становились казаками. Почему? Им просто понравился образ жизни этого российского войска. К тому же казаки в то время были очень популярны в Западной Европе. Кто-то из французов шел работать на землю и становился крестьянином. Им давали землю, освобождали от налогов на десять лет. Некоторые шли работать учителями, причем не только в семьи, но и в официальные учебные заведения, в университеты, гимназии - преподавать французский язык.
Многие помещики, если была такая возможность, привлекали преподавателей за небольшие деньги. До войны нанять французского учителя было дорого, а в 1812 году выбор был широк». Тот же Хомченко приводит отрывок из мемуаров одного из пленных: «Такого содержания, как в России, во время службы на родине не получал. Зарплата в армии была ниже, чем здесь, в плену».
Так и было: тысячи погибли, а единицам выпало жить. Жан Совен на своих русских дорогах не раз встречался со смертью, не раз считал дни и минуты жизни, а судьба дала ему больше ста лет.
Почти на сто лет после войны о пленных французах (и не только французах) забыли. Но и позже никто не мог сказать уверенно, где они, сколько их, чем заняты, как внедрились в новую среду. Все эти годы появлялись только отдельные исследования, которые не давали целостной картины, а рассказывали о частных судьбах. Одним из таких авторов был оренбургский историк Павел Юдин, в конце ХIХ века опубликовавший в ряде газет и журналов очерк о казаках-французах, статью «Пленные 1812 года в Оренбургском крае». Тогда, через восемь десятилетий после войны, все-таки еще можно было рассчитывать на память внуков и правнуков тех, кого Наполеон привел в Россию, а на родину не вернул. Юдин обнаружил, что многие из наполеоновских пришельцев в оренбургских степях прижились, пустили корни, обзавелись семействами, разрослись и размножились. Так, у Ильи Ауца Юдин насчитал 40 потомков.
Уже в наше время темой «французского следа» занимался Кирилл Серебритинский («Осколки Великой армии»), уже помянутый Сергей Хомченко и другие авторы.
Так сколько же их было и стало - единицы, сотни, тысячи? К началу ХХ века в Оренбургском войске - все еще - числилось больше 200 «наполеоновских» казаков. А в феврале 1813 года (война еще продолжалась за пределами России) в Оренбургской губернии отбывали срок 2 штаб-офицера, 49 обер-офицеров, 1527 нижних чинов и даже две женщины. Всего - 1580 человек. К этой же дате умерло 325 иностранцев.
Итак, кто они? Есть ли имена? Есть.
Пожалуйста, пять имен, что ни на есть французских: Антуан Берг, Шарль Жозеф Бушен, Жан Пьер Бинемон, Антуан Виклер и Эдуард Ланглуа. Пребывая в Верхнеуральске, они в конце 1815 года подали прошение о вступлении в российское подданство. И сразу же - в казаки. Если в России - навсегда, то, никуда не деться, надо перелицовываться. Прежде всего, обрусить имена. Это - просто. Антуан легко станет Антоном, Жан - Иваном, Пьер - Петром, а Эдуард и останется Эдуардом. Потом - фамилии. Потом, само собой, - язык.
Казаком стал и Жан Жандр, обосновавшийся в станице Кизильской. Назвался Иваном Ивановичем. Женился на Евдокии, которая родила ему сына Якова и трех дочерей - Александру, Марию и Юлию. Получил 400 десятин земли. (Кто-то признал его помещиком). Дослужился до сотника. Выдал дочерей замуж. Пошли внуки. Когда глава семейства умер, жена землю продала, вырученные деньги разделила между детьми. Сын Яков, по наследству, - казак же, а «побочно» овладел искусством расписывать храмы, чем и был известен в округе.
Несколько лет назад в одном из форумов некто Максим Смагин (фамилия кизильская) возразил: будто бы в разговоре с внучкой Якова он выяснил, что у Жандров «имений не было», что в Кизильской вообще не знали каких-то казаков-помещиков, с чем можно согласиться.
А чуть позже, в форуме же, аноним заявил: «Я являюсь потомком Жандра по линии матери. Сама она из того же села, из Кизильского. Все родственники по линии матери - уральские казаки. Отыскать их родословную не составляло труда. Мне удалось раскопать свое семейное дерево именно до самого Жана Жандра».
Известно, что часть пленных, уже в 40-х годах, была переселена на Новую линию. Среди них был Илья Кондратьевич Ауц, будто бы «старый наполеоновский солдат». Женат он был на русской женщине Татьяне Харитоновой, успел обзавестись большим семейством, которое перевез на Урал. Ауц оставил много потомков: мужчин - 18, а женщин - 24, не считая вышедших замуж. С 1842 года Ауцы - жильцы поселка Арси. Через десять лет Илья принял православие и стал Василием. Еще одна веточка - Зоя Васильевна Ауц, казачка из Остроленки, в 2006 году жила в Подмосковье, в Долгопрудном. Нетрудно догадаться, что Ауцы расселились по всей России.
Жан де Мекке, офицер. Из Вятки его вывез в Оренбургскую губернию обер-форштмейстер Александр Карлович фон Фок. Вывез как учителя для своих сыновей. Но уже в 1820 году Жан в Самаре, и не Жан, а разумеется, Иван Иванович, так сказать, русский в квадрате. Следующий факт: в 1850-х годах в Троицке городничим был отставной ротмистр Александр Иванович де Мекке, сын наполеоновского офицера и уфимской дворянки. Наконец, еще одно короткое сведение: уроженец Троицка Борис Александрович де Мекке служил в Самаре чиновником по особым поручениям.
Некоторые подробности еще об одном офицере - о Дезире д'Андевиле. Апостроф в его фамилии скоро исчез, и он стал Дандевилем, с 1825 года - дворянином. Сам Дезире много воевал, и его сын Виктор, родившийся в 1826 году, с 18 лет служил в артиллерии, участвовал в походах на Арал и Каспий, где неплохо показал себя. Знаменательно, что в 1862 году Виктор Дандевиль стал атаманом Уральского казачьего войска, изъездил в седле степи, ходил в походы по Средней Азии. Он умер в 1907 году, генералом. Его сын Михаил служил в Петербурге.
Не пленные, а ссыльные
Среди пленных Оренбургской губернии попадались личности неожиданные. Например, граф Э.Т. Вальдбург-Вюрцзах. Интересно то, что это был полковник Вюртембергского конно-егерского герцога Людвига полка. Еще интереснее, что этот полк значился в войсках Наполеона. Наконец, самое интересное, что в русских войсках воевал герцог Евгений Вюртембергский - не кто-то, а генерал. Можно упомянуть и о том, что императрица Мария Федоровна, супруга Павла I, - принцесса Вюртембергская, а Евгений ей - племянник. Евгений родился и жил с родителями в Силезии. А в России ему покровительствовали Павел и его супруга. Пока Евгений рос сам, росли и его чины. В Россию он приехал в 13 лет. Уже почти генералом. Но и то надо сказать, что воевал он много и, судя по всему, успешно. В сражении под Смоленском он вел в атаку своих егерей. Он сражался под Бородино, под Малоярославцем, под Вязьмой, а потом, на последних этапах войны, - при Фер-Шампенуазе, при взятии Парижа. Считался одним из лучших пехотных командиров. Последние годы провел на родине, в Силезии.
Оренбургский историк Павел Юдин (1896 год) свою статью о ссыльных 1812 года (о ссыльных, а не о пленных) начинал очень эмоционально. Первый абзац: «Тяжелую годину переживала Россия, когда «Великая армия» Наполеона вступила в ея пределы и начала опустошать села и нивы беззащитных поселян наших. Все задрожало от варварских приемов воинственных сынов просвещенной Европы, кичившихся своей цивилизацией и гуманностью». И далее, что следует подчеркнуть: «Народ с ненавистью смотрел на комфортабельно-приютившихся у нас иностранцев, видя в каждом из них врага России, врага заклятого, басурманского. Само правительство подозрительно следило за этими людьми, так как многие из них промышляли шпионством и передавали неприятелю необходимыя сведения, продолжая в то же время состоять на Российской коронной службе и получать российское жалованье. Оказалось необходимым удалять их из столиц и разсылать по окраинам империи». И еще фраза: «Особенно много этих изгнанников пришлось на долю Оренбургского края».
О том же был манифест Александра I от 12 декабря 1812 года. Император признает, что многие «остались верными подданными», другие «вступали в налагаемые от него (Наполеона) звания и должности», а некоторые «подъемля вместе с ним (неприятелем) оружие против нас, восхотели лучше быть постыдными его рабами, нежели нашими верными подданными».
Это понятно: в России было много французов, и они, с началом войны, вели себя по-разному. Граф Вальдбург-Вюрцзах, видимо, как-то проявил свою приверженность Наполеону и по распоряжению московского генерал-губернатора Ф.В. Растопчина в августе 1812 года был выслан в Оренбургскую губернию. Уже в дороге граф мог, как многие его спутники, погибнуть от холода и голода. Голодал он и на месте, в одной из деревень. На это он пожаловался губернатору Волконскому. Он писал ему, что какое-то время крестьяне деревни их кормили в долг, но потом отказались, что рядовые могут добывать себе пищу тяжелой работой, что они «счастливее офицеров, лишенных этого способа добывать пропитание». Он просил о переводе в Оренбург. Его перевели, но и там лучше не стало. Однако его судьбой заинтересовалась принцесса Вюртембергская, вдовствующая императрица Мария Федоровна, и по ее просьбе в августе 1813 года графа с адъютантом отправили в Петербург, а оттуда, через Ригу, - на этническую родину.
В такой же роли изгнанника оказался и преподаватель Московского университета Годфруа, о котором пишет П. Юдин. Тот же Растопчин сообщал оренбургскому губернатору, что Годфруа ссылается «по высочайшему повелению и за ним необходим надзор». Губернатор Волконский направил Годфруа в Верхнеуральск под надзор коменданта Суховицкого.
Осень и зиму Годфруа провел в Верхнеуральске «на обывательской квартире под смотрением двух рядовых местного батальона». Вел себя смирно. Но в ночь на 26 апреля расположился спать не в горнице, как обычно, а в чуланчике. Когда солдаты заснули, профессор на рассвете открыл окно и по веревке спустился вниз. Его нашли в шести верстах от города, лежавшим от усталости между камнями. А уйти он намеревался в киргизскую степь. Его доставили обратно. Беглец оправдывался тем, что не хотел «терпеть мои мучения до неизвестности конца продолжительной войны» и решил пробираться в Бухарию.
Годфруа просидел на гауптвахте до 25 октября 1814 года, «изнывая в тоске», позже переведен на квартиру. Он писал письма разным должностным лицам, жаловался, просил и уверял, что «все его существо было предано России». Ниоткуда он не получил жданного ответа, тем не менее был освобожден в декабре 1815 года.
Сколько поколений сменилось за 200 лет? Сколько французской крови осталось в потомках наполеоновских солдат и офицеров? Наверное, какие-то гены сохранились, однако генная память вряд ли способна разбудить в них «тоску о родине».
Левша в Европе
Сказку о Левше знает каждый, но каждый из нас воспринимает ее именно как сказку о состязании в мастеровитости. На самом деле это не сказка, а быль, и притом - политическая, она о вечном противостоянии Запад - Восток. «Левша» начинается так: «Когда император Александр Павлович окончил венский совет, то он захотел по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть». А взял он с собой не кого-то, а казачьего генерала Платова. Взял, несмотря на то, что «они совсем разных мыслей сделались». Платов не соглашался с тем, что «мы, русские, со своим значением никуда не годимся». Каждый раз, когда император восхищался чудесами европейских мастеров, Платов уверял его, что наши, если захотят, могут так же, а то и лучше.
При этом Лесков Россию нисколько не идеализирует, «дает» ее такой, какая есть, как, впрочем, и Европу.
Мы забываем о том, что противопоставление «Европа - Россия» или «Запад - Восток» возникло не сегодня и не вчера. Мы, в общем-то, хорошенько и не знаем, когда оно возникло. Оренбургский историк Павел Юдин и сто лет назад иронизировал по поводу «просвещенной Европы, кичившейся своей цивилизацией и гуманностью» - так же точно, как это делают иные из современных историков.
Это было, есть и будет. На земле так устроено: если есть один край, должен быть и другой. Если есть Запад, нужен и Восток. Запад пошел по одному пути, Восток - по другому. Так исследуются обе дороги, с их плюсами и минусами. Что в этом плохого? Плохо только то, что это противопоставление переходит в противостояние и заканчивается войной, которая оставляет все, как было.
Легенда о Покровской церкви
Отечественная война 1812 года отозвалась на Южном Урале еще одной «вечной памятью» - храмом в честь Покрова Пресвятой Богородицы в селе Большой Куяш на берегу озера того же имени. Церковь заложили 27 июля 1812 года - война только-только началась. А закончили ее через два года, когда уже был взят Париж. То есть храм возводился в обстановке войны, пусть и далекой, но «своей» - ее первых месяцев отступления до Бородино, до сдачи Москвы, и потом, как бы сопровождая победное шествие к западу, по Европе. Конечно, война и храм как-то связывались между собой. Но как?
Тут и там, автор за автором переписывают одну и ту же легенду о том, что помещик и заводчик Алексей Федорович Турчанинов и двое его сыновей «геройски сражались с французами в 1812 году и в память о славной победе они решили возвести чудо-храм». Как видим, эта легенда построена точно так же, как другая, - о том, как казаки воевали с Наполеоном, а после войны будто бы поехали на Урал, построили линию крепостей, которым дали имена памятных сражений.
Так кто построил Покровскую церковь в Куяше «в честь побед русского оружия»? Нет, Алексей Турчанинов и его сыновья с Наполеоном не воевали и церковь не строили. Хотя бы потому, что им надо было бы выбирать одно из двух - либо два года строить, либо два года воевать. Но Алексей Федорович воевать не мог, потому что он умер за 25 лет до начала войны. Его старший сын Алексей на Урале не жил, уехал, но не на войну. Другой сын, Петр, - да, воевал, но на Кавказе, а не с Наполеоном. А третий сын, Александр, умер рано, в 1796 году.
Правда, надо сказать, что Алексей Федорович в 1776 году выкупил у башкир землю, перевез из европейских губерний крестьян и заложил несколько деревень и, прежде всего, - Куяш. Через год он приступил к строительству своей усадьбы в Куяше - два господских дома, а между ними - три амбара, кухню, «на ограде» - два хлебных магазина, каретный сарай, людские избы, на берегу - мельницу, винокурню и много чего еще. Часть строений сохранились до наших дней. В господском доме размещалась школа, в которой училась моя жена - она родом куяшская. При Алексее Федоровиче и после него Куяш - в расцвете. Всегда было так: когда помещик и заводчик инвестирует свой капитал в деревню, она - благоденствует.
События следовали так. От первой жены у Алексея Федоровича детей не было, и после ее смерти он женился «на женщине простого происхождения» Филанцете Степановне, которая родила ему трех сыновей, о которых уже сказано, и пять дочерей. Заводы и поместье в Куяше достались жене. При ней-то и начали строить Покровскую церковь. Если быть точнее, в 1812 году дочь Анна, по мужу Зубова, выкупила Куяш у матери. Получается так, что легендарный храм в Куяше строили мать и дочь. И они же посвятили его «победе русского оружия».
У Анны Алексеевны был сын, тоже Алексей, но ему в 1812 году было всего 14 лет. Служить он начал через два года и, между прочим, вскоре познакомился - довольно накоротке - с А.С. Пушкиным. Понятно, что ни к войне с Наполеоном, ни к строительству церкви Алексей отношения не имел.
И что - Турчаниновы с Наполеоном вообще не воевали? Воевали. Воевал Павел Петрович Турчанинов, генерал, сражавшийся, помимо всего прочего, при Касселе и при взятии Парижа. Воевал его родной брат Андрей, тоже генерал, который, как и брат, дошел до столицы Франции. Кто они? Не сыновья ли Петра Алексеевича? И значит, Филанцета - их бабушка, а Анна Зубова - их тетя. Разве не прямой повод связать строительство храма со сражавшимися на войне внуками и племянниками?
Этот редакционный проект был задуман ровно год назад. Мы исходили из того, что никто в России не может чувствовать себя "в стороне" от 200-летия Отечественной войны 1812 года, тем более - Южный Урал. Материалы по теме готовы, и мы приступили к их публикации. Всего шесть очерков, сегодня - последний очерк в серии, но проект завершит еще одна публикация, посвященная Отечественной войне 1812 года.
