И не вернуться в дом родной…

Ночевали мы в Уйском бору, на его северо-восточной окраине, а утром Юрий Викторович Воронин, знакомый учитель из Нижнеусцелемово, повел нас в бор. Обещал показать место, где в начале 1920-х годов прятались казаки-луконинцы.

Первый снег покрыл широкую просеку. Перебрались через заболоченную низину, поднялись по долгому склону на перевал. По обе стороны стеной стоял лес, то сосновый, то березовый. Я шел по следам идущих впереди, уже настраивая себя на то, что увижу там, куда ведет нас Воронин, и пытаясь разобраться в чувствах «тех» людей, как бы в собственных. Чуть-чуть смущало то, что мы будто бы идем смотреть на что-то неприличное. Будто бы сами луконинцы не захотели бы показать нам свое убежище. Не захотели бы выглядеть постыдно, убого и изгойно.

Я шел и нес в голове одну и ту же мысль: там, за лесом, - их дома, в которых они родились и выросли, где ждут их отцы и матери, братья и сестры… Где все, от улицы в окошке до дверной щеколды, - такое знакомое и привычное, но такое недосягаемое… Там - и теплая печь, и дощатый стол, и сумеречный ужин, и миски-ложки… А они? В лесу, на морозе. Им нельзя домой. Нельзя появиться в родной станице, нельзя ступить на родную улицу, войти в родной двор, перешагнуть отчий порог… Как свыкнуться с этими «нельзя»? Нельзя к себе домой…

Наш степной юг - казачий. Но есть территория, которая, может быть, «самая» казацкая. Это, я думаю, полоса по долине Уя выше и ниже Уйского. У поселка Кочнево есть гора Маячная, с вершины которой, если смотреть на запад, открывается до самой синей горной гряды истинно казачье пространство. Здесь такие деревни, как Белово, Яринка, Маслово, Выдрино, Воронино, Фомино, Вандышевка… Всем им имена дали казаки. И надо долго копаться, чтобы среди однофамильцев добраться до того, кто когда-то отделился, отрубился, поставил на хуторе первый дом и дал имя разросшейся потом деревне…

Здесь-то, на берегах реки Уй, на виду у синей уральской гряды, в начале 1920-х годов кроваво вспыхнула запоздалая вражда, названная «зеленой войной». Я уже писал о ней, о «зеленой войне» и трех ее вожаках - Якове Луконине, Степане Выдрине и Николае Лузине. Нет нужды повторяться. На этот раз у меня только одно желание - «увидеть» их, казаков-повстанцев, в их зимнем убежище. Раз уж выпал случай побывать «на том самом месте» - тем более. Правда, самому мне достоверно не вообразить и не «увидеть» тот их жесткий быт. И я надеялся, что поможет мне мой коллега Николай Шибанов, подробно рассказавший о тех события в книге «Зеленая война». И он мне помог.

Утренняя прогулка по лесу сама собой наслаждение. Но на какой-то минуте мы ощутили: что-то долго идем. И тут же Юрий Викторович объявил, что заблудились. Не там свернули с просеки и надо вернуться обратно к ней. Это сразу навело на ощущение подозрительности: не водит ли нас кто-то по ложному следу… Кто-то не хочет, чтобы мы нашли тот партизанский схрон луконинцев.

На белом свете есть Кирябинка, русская деревня в Башкирии. Когда-то она входила в Троицкий или Миасский уезд, была сырьевой базой Златоуста и Миасса. Собственно с рудника и началась она. В свое время, не знаю, почему, приуйские казаки часто наведывались в Кирябинку, завели родственные и другие связи с ней. Теперь она выпала из нашего поля зрения.

Первое мое ощущение от Кирябинки - такая глушь, в которой, хочешь или не хочешь, а потеряешься. Вокруг - горный океан, волны хребтов, куда ни глянь - бескрайняя безлюдная тайга. Ближе всякого жилья - Большой Иремель, угрюмый и отрешенный.

Только и оставалось двум десяткам казаков, уцелевших после схватки у Веселовки, - затаиться на зиму и обрести покой в лесах у Кирябинки. По свидетельству Николая Шибанова, здесь они подлатали давно брошенный дом, нарыли землянок, сбили навесы для лошадей и скота, поставили баньку, накололи дров. А еще наморозили мяса, подвезли мешки с мукой и крупами. Обзавелись котлами и таганами, кое-какой посудой. Так намерились коротать зиму.

Но и в лесной глуши отыскал их красный командир Константин Богатырев. А случилось так, что к нему в плен попал сын Луконина Вениамин, и он выложил все, что знал о беглецах.

То, что последовало после этого, можно «увидеть», доверившись тексту Николая Шибанова. Читаю и всматриваюсь: «Но вот идущие впереди уловили запах дыма, в просветах деревьев мелькнула чистая, в снегу, площадка, силуэты домов и построек. На белом снегу отчетливо выделялись темные фигурки людей, пламя костров и котлы, подвешенные на таганах.

Дезертиры-зимовщики готовили себе обед. Темные фигуры ползущих и идущих по снегу бойцов заметил постовой. Хлопнул выстрел. Лагерь всполошился, люди и кони забегали по поляне. Повстанцы открыли огонь, в ответ - рокот пулемета. Богатыревцы с трех сторон обрушились на луконинцев, и только одна сторона, в лесную глухомань, осталась свободной. Туда и устремилась группа партизан с Выдриным и его женой Агафьей…»

И еще эпизод: «Яков Григорьевич Луконин в момент тревоги мылся в бане, грел свои кости. Винтовочный выстрел выбросил его в предбанник. Накинув на плечи китель и полушубок, в нижнем белье, выскочил на поляну. Украдкой добрался до навеса, набросил полушубок на спину рыжему, белоногому коню и - рванулся по узкой лесной дороге». Но старый казак не смог оторваться от погони. В ответ на «сдавайся» «старый учитель-борец приставил наган к виску. Глухой выстрел»…

Сразу за поворотом лесной дороги Юрий Викторович остановил нас: «Вот здесь». Пришли? А где что? Вроде ничего нет. «Здесь были землянки». Справа от дороги, среди молодых сосен, - едва заметная выемка. Вроде бы два углубления, заплывшие стенки, угадываемые углы. На яме так и сяк лежат сухие бескорые жерди. Сосны - не свидетели той поры. Им лет по тридцать. Только два дерева, может быть, сохранились с тех лет - огромная сосна и береза-старушка. Они - слева от дороги, у руслица, в котором некогда струился родник.

Наверное, это и есть последнее пристанище казаков, которое выследил тот же чекист Богатырев, который хотел взять последних казаков без боя.

Николай Шибанов: «Медленно, с остановками пробирался Богатырев вдоль опушки леса. Около часа ехал окружной дорогой. Теперь ключ и ручеек находились слева. Остановился, завел коня в густой вишенник. Пригнувшись, пошел вперед. В правой руке - наган, левой раздвигал ветви и кусты. И снова потянуло дымком, не погасили огонь, не маскировались. Сквозь деревья просвечивало пламя костра. Подобрался ближе. Шагах в двадцати-тридцати - поляна. На берегу ручейка - костер. Вокруг, на чурбаках и срубленных соснах, сидели четыре дезертира и седой, с бородкой, старик. Винтовки прислонены к сосне. Трое, лет 25-30, находились в сторонке и тянули грустную песню. Рядом с поющими сидел старик в фуфайке и сапогах. Чуть сбоку, на пеньке, - Лузин…»

Богатырев все-таки устроил так, что уставшие от скитаний казаки сами связали Лузина и привезли в деревню. Тем и исчерпала себя «зеленая война». И что? Николай Шибанов о Степане Выдрине: «Клял и свою судьбу изгоя-мытаря. Волю подтачивало чувство отчаяния, раскаяния - зачем бузу затевали? Большинство станичников не пошли в их ряды: вместо армии - едва на полк наскребли…»

Так и было: как ни поступи - буза… Поистине, после «Тихого Дона» о казаках сказать нечего…

А родные деревни… Совсем рядом - поселок Фоминский. Тут же - Воронино. Подальше - Уйское, Яринка, Белово, Выдрино, Кочнево, Брюхово, Вандышевка… Ждали их там казаков, ждали - мало кого дождались…