Созревшие плоды августа

Мы получили именно ту демократию, о которой мечтали в начале «лихих 90-х»

Двадцать лет назад группа товарищей закрыла своего непосредственного шефа - президента СССР Михаила Горбачева - на даче и создала Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). Этот неординарный поступок советской элиты и реакция на него оппонентов привели к последствиям, которые во всей полноте мы начинаем ощущать лишь сейчас.

Дети демократии

Лидеры госкомитета заявили о намерениях положить конец смуте (тогда в стране было неспокойно), несколько раз показали по телевизору балет «Лебединое озеро» и ввели в Москву танки. Но возле здания Верховного Совета РСФСР боевую технику встретила не поддержка, а сопротивление тысяч людей. После кровопролития (погибли трое демонстрантов) военные отказались идти против митингующих и вскоре позволили выступить на танке популярному тогда президенту РСФСР Б. Ельцину. Тот призвал не подчиняться ГКЧП, осуществившему, по его словам, государственный переворот. ГКЧП, поняв, что не имеет народной поддержки, через три дня сдался новым, российским, властям. Союзной власти к 22 августа 1991 года уже практически не было.

Признаюсь, жаль посвящать целый абзац пересказу общеизвестных фактов. Но, во-первых, за 20 лет многое из памяти стерлось (мой знакомый, например, убежден, что августовский путч происходил в одно время с расстрелом демонстрации в Новочеркасске). Во-вторых, из обилия событий тех дней именно эти позволяют четче увидеть день сегодняшний.

Юбилей общенациональной августовской революции для нашего региона недавно обрел особый смысл. Год-два назад в субъектах РФ, в том числе в нашей области, обосновались команды, которые в полной мере можно назвать политическими детьми победившей в 1991 году демократии. То есть полное практическое воплощение идей, воодушевлявших россиян после поражения ГКЧП, мы получили лишь недавно. Демократам-идеалистам тех лет, глядя на эффективный менеджмент нынешней власти, остается лишь грустно иронизировать: мол, теперь понятно, что чувствовали большевики ленинского призыва в 1937-м. То есть в очередной раз сработал один из революционных законов: красивая идея, прикоснувшись к почве, превращается в свою противоположность и отторгает тех, кто в нее искренне верил.

Магия слов

Происходящее в стране и области стоит рассматривать как иллюстрацию известной истины: с желаниями надо быть осторожнее - у них есть свойство сбываться. На сегодня мы имеем именно ту демократию, о которой мечтали накануне и в самом начале «лихих 90-х». Слово, означающее в переводе с греческого «власть народа», в массовом сознании тесно сплеталось с понятиями «свобода», «частная собственность», «рынок», «материальный комфорт». Знак равенства между всеми этими терминами - главная иллюзия финала перестройки. Она-то и воплотилась в современную, жутковатую реальность. Ее даже можно назвать демократической. Разумеется, исключительно в том значении, которое вкладывалось 20 лет назад в этот красивый набор букв.

Частная собственность у нас есть? Да. Большинство россиян владеют куском жилой многоэтажки (его можно продать), кое-кто - участком земли.

Рынок окончательно победил? Вроде бы. Торгуют все. И не только огурцами на пятачке или джипами в автосалоне. Каждый из нас продает свой труд. Отношения с начальством оформляются трудовым договором, где мы выступаем не винтиком в механизме движения к светлому будущему, а юридически равноправной с работодателем стороной.

Материальных прелестей стало больше? Однозначно. Яркий пример - число автомобилей на душу населения. С балкона теперь плюнуть некуда - обязательно попадешь на крышу соседской иномарки.

Мы свободны? А как же! Хочешь халву ешь, хочешь - пряники. Можешь даже уехать из страны. Никто не заметит. Вздумаешь вернуться - пожалуйста, кому ты нужен. Мало денег - зарабатывай. Бесит местный беспредел - протестуй. Не можешь - свободен! Твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода других - самых свободных из нас.

Просчет на очень низком старте

Демократия в ее сугубо отечественной трактовке победила. И когда региональные лидеры принимают стратегические решения без учета мнения людей, они ведут себя как истинные русские демократы-рыночники. Мы же де-факто согласились 20 лет назад с тем, что рынок все отрегулирует. Вот, наконец, свершилось.

В представлениях о магической и абсолютно благотворной для большинства мощи рынка заключалась вторая иллюзия 91-го года.

- К России реформаторы 90-х подошли как к абстрактной модели без учета ее национального характера, особенностей предшествующей истории, культуры, - рассуждает директор Института бизнес-образования РОБИС, кандидат философских наук, профессор Владимир Помыкалов. - Все было отброшено. Точнее, предполагалось, что это никуда не денется и повлияет на экономические процессы, которые выведут страну из тупика. Но все реализовалось в самом уродливом виде: отказ от накопленной культуры, принятый сценарий приватизации привели к тому, что тон стали задавать наиболее беспринципные и агрессивные.

- Очень влиятельной стала та часть народа, которая привыкла работать вне рамок правого поля, - подтверждает руководитель научно-образовательного центра Уральского отделения Академии наук Сергей Гордеев. По его словам, это было отчасти естественно, потому что административно-экономическая модель советского строя была чрезвычайно ущербна. Ее искаженность предопределила третью иллюзию эпохи перемен: достаточно избавиться от врага в лице идеологической машины КПСС - и все наладится.

- И все же необходимость перехода к рынку была очевидна, - утверждает проректор Уральского социально-экономического института Академии труда и социальных отношений, профессор Ольга Артемова. - Но в качестве стартовых условий Россия имела крайне нестабильную экономику (отраслевая несбалансированность, подавленная инфляция, дефицит, внешняя задолженность) и была вынуждена начать трансформацию в условиях глубокого нарушения стабильности. Стране не удалось избежать экономического спада. Он имел беспрецедентный характер: валовой внутренний продукт российской экономики с 1992 по 1999 год уменьшился практически вдвое.

Сократилась продолжительность жизни, уменьшилась рождаемость, повысилась смертность. В настоящее время смертность в России такая же, как в странах, находящихся в условиях войны: за период с 1992 по 1997 годы население сократилось примерно на 3 миллиона человек. Сегодня многие специалисты склоняются к негативной оценке проводимой экономической политики (особенно в начале перехода) и считают, что теоретическая несостоятельность и неготовность к решению проблем, связанных с переходом к рынку, усугубились крупными просчетами и ошибками авторов и исполнителей экономических преобразований.

Культура - больше не надстройка

Слом коммунистической идеологии привел к мировоззренческому вакууму, кризису культуры как таковой.

- Когда политика главенствует над экономикой (как было в СССР), то развивается все, что связано именно с политикой, включая культуру и искусство, - говорит В. Помыкалов. - Причем как официозные их направления, так и альтернативные, подпольные.

Не случайно эпоха перестройки - расцвет публицистической мысли, период возвращенной литературы. Романом «Дети Арбата» зачитывались все, независимо от степени политической «продвинутости» и уровня образования. Почему же это не стало основой новой, более гуманной идеи?

- Книгу можно один раз прочитать, восхититься и забыть, - считает председатель совета директоров группы компаний «Интерсвязь» Леонид Вахрамеев. - А добывать еду, решать проблемы с жильем в сложившихся экстремальных условиях необходимо постоянно. Капитализм, ребята.

- После воплощенного сценария приватизации на первый план вышли циничные, грубые, вульгарные, абсолютно вненравственные отношения, - говорит Владимир Помыкалов.

В итоге власть стала не арбитром на поле рыночной конкуренции, а полноценным игроком, обладающим, тем не менее, судейскими полномочиями.

- Интересен феномен: если в СССР мы все были причастны к категории «государство», то в течение двадцати лет нас, граждан, очень аккуратно выпихнули из этой целостной оболочки, - говорит Леонид Вахрамеев. - Нам дали посыл: сами как-нибудь питайтесь, одевайтесь, пользуйтесь чем можете. В свою очередь, понятие «власть» сформировалось как нечто самостоятельное и обособленное. Происходит разделение: мы власть, государство, а вы - остальные. Вы живете на этой территории, в России, и будьте довольны, что здесь живете. Термин «власть» словно сузился, стал крепче, тоньше, предметнее. Для молодежи желание быть при власти - аналог стремления к деньгам. К тому же сделать карьеру в госаппарате проще сейчас, чем в СССР. С другой стороны, вылететь из властной обоймы также намного легче. В итоге чувство уязвимости для участников правящей вертикали столь же характерно, сколь и для остальных групп.

Можно сказать, что об этом «не договаривались», под рынком понимали нечто другое, а государственники нагло ради своих интересов вторглись в рыночное пространство. Даже если это так, то возникает вопрос: почему им никто не мешает? Да потому что сил нет. Из экспертных оценок можно понять: российское народовластие, наиболее полно соответствующее исконному значению слова «демократия», в августе 91-го длилось всего несколько часов. И закончилось с появлением харизматика, властные полномочия которому были не делегированы, а подарены. Предполагалось, что с него, в случае чего, можно будет спросить. Но для этого нужна система незыблемых, по-настоящему демократических институтов. А кто ж ее создаст?

Для бунта лидер не нужен

Иллюзии начала 90-х интересны своей живучестью. И приверженцы, и оппозиционеры власти верят в могущество лидера. В публичной либеральной плоскости, например, главенствует мнение: сменится тандем - и все наладится. Аналог ожидания краха КПСС. Элита, в свою очередь, растеряна, но надеется на действенность вертикали. В. Помыкалов сравнивает эту ситуацию с весной 91-го года. Партийная верхушка тогда следила за качеством отчетов, ничем реально не управляя. Однако у современных партийцев нет даже внефинансовой идеологической модели, которая бы позволяла творить качественный миф.

Леонид Вахрамеев, в свою очередь, указывает на попытки госэлиты децентрализовать свою власть. По его прогнозам, это проявится после ближайших выборов.

- Текущая ситуация очень похожа на август 91-го, - подводит итог Владимир Помыкалов. - То, что тогда произошло, было не заговором, а внезапным бунтом. Опыт показывает: бунты не создаются искусственно, они происходят сами. Кстати, и недавние события в самых различных странах мира это подтверждают. Для бунта не нужен даже лидер - достаточно Интернета. Разумеется, если в обществе есть потенциал протеста. А он, действительно, есть. Градус социальной напряженности высок, разумеется, он не такой, как в 1991 году, и все же... К тому же тот год и последующие за ним события укоренили в сознании возможность сугубо силового разрешения ситуации. Святость юридических и нравственных норм сегодня равна нулю.