Там не писатели, там читатели восстали…

Писатель Александр Проханов считает, что «путинский централизм» стремительно разрушается.

Знаменитый писатель-патриот Александр Проханов во время своего визита в Челябинск провел несколько встреч в самых разных аудиториях: от рабочих ЧТПЗ до политически озабоченных интеллектуалов. Александр Андреевич хоть и выступает часто, но всегда прибережет для собеседника что-то интересное и неожиданное. В эксклюзивном интервью «Челябинскому рабочему» он критикует Медведева, оставляет надежду для Путина, иронизирует над Зюгановым, хвалит Кадырова. Защищает идею назначения губернаторов, но считает, что они должны быть почти святыми. А главное - Проханов объясняет, почему он такой, какой есть.

Писатели, политики и писатели-политики

- Александр Андреевич, вы считаете себя политиком?

- Я считаю себя политиком в том смысле, что я - редактор идеологической, политической газеты, которая имеет, может, и скромное, но влияние на политический процесс. В разное время степень этого влияния была различной. Газета «День» была творцом Фронта национального спасения, бывшего ядром народного восстания 1993 года. Наша газета формировала всю эту блистательную группу депутатов, которая захватила инициативу в Верховном Совете и вовлекла в свою орбиту Хасбулатова и Руцкого. Наша газета была на баррикадах. Уже став газетой «Завтра», создавала эту икону сопротивления 1993 года и не давала этой иконе погаснуть…

- Самыми яркими личностями на сцене российской публичной политики, кажется, становятся писатели. Вы, Эдуард Лимонов, чуть поодаль Захар Прилепин. Где профессиональные наши политики?

- Профессиональных политиков сейчас сверх головы. Просто они - конформисты. Я думаю, это связано с фазами цветения и угасания. Скажем, в начале 90-х годов появилась плеяда блистательных патриотических политиков. А после того как их расстреляли из танков, оппозиционная эра завершилась, волна пошла на спад. Эти политики сейчас живы, но они перестали быть носителями этой энергетики. Вот был Зюганов 1991-1992 годов, был Зюганов 1993 года, который уже ушел из авангарда, был Зюганов 1996 года, который сдал Ельцину свою победу, и есть сегодняшний Зюганов, который издает книжки анекдотов…

- Те люди, которые потеряли энергетику, очевидно, ее вновь не обретут. Но где свежая кровь?

- Относительно недавно был свежий политический всплеск - партия «Родина». Там же было много интересных, ярких политиков, включая очень харизматического Рогозина. Но партия была потихонечку развинчена. Как ее свинтили, так и развинтили на запчасти, она исчезла. Но я убежден, что пора политиков еще впереди, потому что Россия переживает очень тяжелые времена, времена полураспада. А всегда на этих трагических переломах, когда ослабевает центральная власть, возникает политическая оппозиция. Возник путинский централизм и перемолол весь политический планктон. Кстати, путинский централизм сейчас стремительно разрушается, потому что возник Медведев. Это двоевластие и противоречия, которые копятся между ними, провоцируют появление политиков.

Путин пойдет на третий срок

- А, кстати, как долго эти противоречия должны копиться, чтобы они приняли явные формы?

- Политологам, которые знают кухню, эти противоречия видны уже теперь, и они основательны. И они создают сейчас напряжение во внутренней политике. И последствия разлетаются широко. Вся медведевская «перестройка-2», либеральный пафос, его мнимая концепция модернизации - все это сотрясает политическую жизнь России. И в такой жизни, конечно, будут появляться политики.

- Значит, сотрясание - это хорошо?

- Думаю, это ужасно. Двоевластие Горбачев - Ельцин привело к уничтожению Советского Союза…

- Ну тогда хорошо, что политиков у нас нет?

- Лучше бы двоевластия не было. Я думаю, если бы оставался один Путин и если бы он запустил развитие, ему потребовался штаб, птенцы его гнезда. Вокруг Петра был же штаб, и вокруг Ивана Грозного были опричники, и вокруг Сталина была плеяда носителей авангардной идеологии. Такие люди появились бы и рядом с Путиным. Это и были бы политики. И тогда, я полагаю, те, кто окружали Путина и создавали атмосферу консервации, перешли бы в оппозицию, как Касьянов, Каспаров…

- Что такое «консервация» в вашем понимании?

- Консервация - это остановка. Остановка - это смерть.

- А Путин - консерватор?

- Путин был носителем консервативной идеи. Остановив распад, он подморозил все политические процессы, как положительные, так и негативные. Но вот эта долгая консервация в период, когда России как никогда необходимо было развитие, привела, как мне кажется, к большой беде. Мы просто сгнили.

- Ваше отношение в Путину пережило эволюцию. И это не прямая линия…

- Я думаю, у большого количества людей эта синусоида прослеживается.

- В романе «Господин Гексоген», написанном в 2002 году, некий «Избранник» превращается в пустоту…

- Он превращается в радугу. Потому что возник как фантом. Который не был в состоянии прорваться сквозь эту неподвижность и создать новую империю и новую государственность. Но это мое отношение к Путину в самый ранний период.

- Потом было очарование?

- Оно наступило после победы во второй чеченской войне. Когда распад России был остановлен. Когда были сметены многие либералы ельцинского времени, укрощен олигархизм. Когда были затеяны имперские или квазиимперские инициативы, произнесена мюнхенская речь. А потом опять появилось скептическое отношение. Я ожидал, что Россия кинется в развитие, начнет не просто обновлять свой машинный парк, а обновлять свое место в цивилизации. Всего этого не последовало. Возникло ощущение, что все наполняется гниением. И сейчас эта ситуация остается той же.

- После Медведева снова будет Путин?

- Я думаю, он пойдет на третий срок. И третий срок будет ему необходим как раз для того, чтобы свой централизм направить в развитие. Потому что модернизация, на мой взгляд, невозможна без централизма. Медведевская идея о том, что модернизация идет рука об руку с демократизацией, абсурдна, это самодеятельность. Все мировые модернизации шли на фоне усиления централизма.

«Кадыров мне говорил…»

- Частью такого централизма является и фактическое назначение губернаторов, которое все чаще вызывает вопросы.

- Эта система кажется гнусной и вредной в случае, если губернаторы, назначаемые из центра, как раз и консервируют русскую реальность. А если бы это были губернаторы-творцы, если бы центр запустил развитие, если бы он был заинтересован в новой государственности, эти губернаторы были бы инструментарием по созданию - новой России. И не было бы этого ощущения. Предположите, что губернатор стал бы серьезно заниматься оживлением промышленности, сельского хозяйства, строительства. Если бы его девиз был, как у Рамзана Кадырова: «Любить народ и бояться Бога». Если бы он был таким, разве возникло бы раздражение из-за факта его назначения? Просто большинство назначенцев не дают двигаться, подавляют экономические и политические силы региона. И очень часто используют свою власть для личного обогащения. Тот же Кадыров - к нему либералы относятся довольно скверно, но посмотрите, как он использовал зависимость от себя российской политики и заново отстроил Чечню, которая дважды пережила войну!

- Тут все ясно: для него Чечня - пуп Земли…

- Если бы и ваш губернатор считал Челябинск пупом Земли, было бы здорово. Кадыров в беседе со мной говорил, что его сверхзадача сделать чеченский народ самым счастливым, самым просвещенным, самым блистательным, самым передовым народом.

- Когда вы с ним общались?

- Я встречался с ним несколько раз, последний - в прошлом году, большую беседу с ним делал. Я вот среди русских губернаторов не вижу таких людей.

- Кадыров существует на особых условиях…

- Важны не условия. Важны принципы. Если бы у него их не было, он бы построил новую Чечню не вокруг Грозного, а на окраине Лондона. И если бы наш русский губернатор имел бы этот символ веры, он бы сделал все, что можно. Он бы, конечно, не превратил бы нищую Смоленскую губернию в цветущий край, но он бы любил свой смоленский люд и не позволил бы так глумиться над ним. А сейчас, конечно, нет ощущения, что губернаторы готовы разделить с народом его судьбу…

«Я был абсолютным межеумком»

- Известный литературный критик Лев Данилкин, написавший блестящую книгу о писателе Проханове, считает вас абсолютно романтическим персонажем, диссидентом, причем и в советские времена, и сейчас. Это правильный взгляд?

- Возможно, правильный. Но в советское время я не был классическим диссидентом. Было государственное ядро. Диссиденты-«шестидесятники» были по одну сторону этого монолита. А я был диссидентом по другую. Мое желание было - вернуть стране ощущение полета. А государство смотрело на меня как на чудака. Внутри оно уже было холодным, пустым, утомленным.

- В ваших текстах того времени есть и очень убедительные персонажи-почвенники. Даже непонятно, кто вам ближе…

- Вы, очевидно, имеете в виду роман «Место действия». Да, но я среди литераторов всегда был белой вороной. В ту пору, когда я складывался как писатель, существовало два очень мощных направления. «Трифонианцы» - это такое либеральное страдание по поводу репрессий, диктатуры. А другое направление - деревенское, которое тоже было наполнено страданием по поводу подавления деревни. Я был в их споре и в этом согласии абсолютным межеумком. С одной стороны, я был технократом, горожанином, урбанистом. С другой - националистом, во многом почвенником, империалистом. Моя манера писать была авангардной, а сущность - почвенной. Я был чужой повсюду. И в этом смысле в романе я был и там, и там. И сам роман - это было огромное мое личное противоречие.

- Эта «межеумочность» сохранилась?

- Сохранилась. Мне кажется, это вопрос художественного генезиса. На меня в детстве и в юности очень сильно влияли Серебряный век и русский авангард. Я был пленен этим. Кстати, русским авангардом в ту пору были не только Филонов, Кандинский, Петров-Водкин. Русским авангардом были икона, лубок…

- Икона?

- Икона как некий вернувшийся в русскую культуру символ. Который оплодотворял огромное количество художников времен авангарда. Икона, будучи архаикой, стала сразу авангардом. Мой генезис был таков. И сегодня моя творческая метода многими людьми считается постмодернистской.

- Это вам Данилкин сказал? А я думал «постмодернизм» слово ругательное…

- Да нет, для меня в литературе ругательных терминов не существует. Постмодернизму наша литература многим обязана.

Демонстрация победителя

- В советском литературоведении была «проблема положительного героя». Она актуальна для многих писателей сегодня. А для вас?

- Нет, для меня есть проблема постоянного тесного взаимодействия с реальностью. Какой бы она ни была. Катастрофическая реальность 90-х годов была интересна тем, что возникало огромное количество новых типажей, часто уродливых и кошмарных. Но всегда в недрах этого ада существовали люди, ему противодействующие. Скажем, в романе «Последний солдат империи» герой идет через страшную тьму, он положительный герой, может быть, герой-одиночка. Проигрывает свое сражение, но очень достойно уходит. Или вот роман «Красно-коричневый» о трагедии 1993 года, там тоже близкие и любимые мной люди, но они не положительные герои в советском смысле слова. Потому что советский положительный герой, начиная с первых съездов советов, тот герой, который несет в себе образ будущего. Он мифологический герой. Герой этих лет - персонаж, который выстаивает под страшным давлением инфернальных сил.

- Я знаю, вы только что написали роман «Скорость тьмы» о создателях истребителя нового поколения, и там главный герой уже совсем иной.

- Да, это, может быть, первая книга, и не только у меня, которая показывает победителя. Он прошел сквозь катастрофу и все-таки поднял в небо свою великолепную машину.

Восстание читателей

- Александр Андреевич, как вы считаете, писатель может возглавить Россию?

- В принципе, может. Гавел же возглавил Чехию. Просто появился писатель, который был интенсивным политиком. В современной России писатели в основном аполитичны. Действительно, есть Лимонов, Прилепин и ваш покорный слуга, которого политика интересует как объект исследования. Но в принципе, я думаю, в России писатель может возглавить восстание.

- Восстание?

- Конечно, и в случае победы он станет главой страны.

- Интересно… Вот сейчас в Киргизии очередное восстание и смена власти…

- Ну, там, по-моему, не писатели, там читатели восстали.