И вся страна была моей
50 лет газетной жизни на Южном Урале.
Моя личная судьба в общем-то обычна и потому скучна, но она, может быть, дает представление о времени, о воздухе, которым дышали люди моего поколения, о том едва уловимом, которым окрашено всякое время, без которого его трудно понять.
Когда я закончил университет в Ростове-на-Дону, увидел себя стоящим на каком-то шумном перекрестке. У меня почему-то было такое ощущение, что я, прожив 22 года, ничего не знаю о жизни. Будто я - отдельно от жизни, а жизнь - отдельно от меня. А мне почему-то не хотелось так - чтобы на обочине. Мне хотелось туда, в жизнь. Но как, где и куда?
Единственное, что во мне застряло напрочь, - желание работать в газете. Догадываюсь, что уже тогда мне почему-то хотелось что-то сказать людям. Или хотя бы быть среди них. Состоять, участвовать, вмешиваться. Быть в гуще событий. Видеть, слышать, понимать, мотать на ус.
Но почему-то я считал, что в Ростове жизнь не настоящая, а искусственная. Как на курорте. Поэтому мне надо было из Ростова - куда-то. Куда-то туда, где можно с головой погрузиться в жизнь, познать всю ее подноготную, добраться до ее низин и глубин. Мне хотелось быть прожженным жизнью. Ведь если ты хочешь что-то сказать людям, то надо иметь на это право. Сначала надо понять, что в этой жизни к чему, а уж потом заикаться. Но где и как?
Хотя передо мной были распахнуты все четыре стороны, мои глаза предпочитали смотреть на восток. В те годы сибирские просторы были окутаны голубым туманом романтики. Казалось, в Сибири, где строят новые города, перекрывают реки, возводят электростанции и принизывают рельсами тайгу, там - настоящая жизнь. Значит, туда и мне. И однажды я решился.
У меня сохранились дневники тех лет. Из них я извлек события первого года жизни на Урале.
14 августа 1960 года. Ростов-на-Дону. Готовлюсь в дорогу. Куплен билет на 17 августа.
Я уезжаю. Значит, все хорошо. В отношении работы я - оптимист. Наверное, чрезмерный.
17 августа. Внимание! Сегодня, в полночь, свершится! Сдан багаж. Готов чемодан. Готов и сам.
Итак, прощай, Ростов. Осень твоя, зима твоя, весна твоя и лето твое пройдут без меня.
Я радостен! Я легкомыслен! Я всекчертупосылающ!
Будет дорога - верхняя полка, вагонное окно, невиданное за окном. А потом?
Счастливого мне пути!
23 августа. Где я? Гостиница районного центра Бреды Челябинской области. Уже побывал в редакции, познакомился с людьми. Хорошие как будто люди. Баня. Столовая. Завтра на работу. Все хорошо, но я попал не в тайгу, как хотел, а на целину. В степь…
Ну а раньше?
В Челябинске мне, без прописки, не дали гостиницу. Устроился в Доме крестьянина на одну только ночь. Весь день шел дождь. Лежал в крестьянском доме, слушал радио. Было грустненько. А утром пошел в обком партии. В сектор печати. Сказал, что хочу работать в газете. В любой. Крохина, пожилая женщина, полная, в очках с прозрачной оправой, выспрашивала меня обо всем, пытаясь понять мои причины. И, наконец, предложила Бреды.
В три час ночи, с трудом купив билет и отдав за мягкий вагон последние деньги, переадресовав багаж, я сел на поезд Свердловск-Оренбург. Не сомкнул глаз всю ночь.
В поезде тетушки то и дело повторяли поговорку «Кто не видел беды, поезжайте в Бреды».
Как бы то ни было, я на месте. Поселок Бреды - большой, белый от шифера. Какая-то река. И район большой. Зерновой.
Заканчивается первый день на новом месте. Впереди - год.
Cмотреть в окно два дня подряд -
Много ли надо доблести?
Мои сапоги по планете стучат
В области Челябинской области.
29 августа. Приехал из колхоза, где пробыл весь день. Ходил на ферму, осматривал строящиеся и разваливающиеся коровники и телятники. Съездил в первую бригаду. Говорил с трактористами, комбайнерами, шоферами, выслушивал их жалобы. Самая частая: нет машин, чтобы отвозить зерно. Весь день голодный, негде было поесть. Устал. Трещит голова.
15 сентября. Холодные ветры продувают Бреды. Сегодня впервые облачился в пальто.
Приятно ли войти в комнату совхозной гостиницы и на столе обнаружить районную газету «Путь Ильича» со своей статьей о темпах уборки, которые следует поднять?
Вчера вечером вернулся из двухдневной командировки. Выезжал с доярками в поле на дойку. Вникал в доильные аппараты. Уже в темноте искал в деревне нечто вроде гостиницы. Утром пошел искать комбайнера-орденоносца. Нашел его в мастерской. Поднялся к нему к кабине. И с ним же - в поле. Комбайнер болен туберкулезом. Работа на комбайне для него - самоубийство. Говорит: жить осталось немного, так хоть это время прожить громко…
23 сентября. Живу в квартире Пекута, ответсекретаря редакции. Сам он уехал с женой в отпуск.
Вчера на дрезине ездил в Южный совхоз. Разбирал жалобу одного моториста. Жалобу разобрал, а писать не о чем. Ночевал у секретаря комсомольской организации. Ходили с ним в кино - «Бессонная ночь». Вспомнил, как в детстве смотрел фильмы в таких же комнатах с лавками, как то и дело обрывалась лента и парни в темноте начинали свистеть и кричать: «Сапожник!».
2 октября. Я все еще на квартире Пекута. Растопил печь. Теперь тепло. А на улице - свирепый ветер, стучат ставни, шумят деревья, стонут провода. Вчера был в Боровом совхозе. Вернулся черный от пыли как черт.
Учусь печатать на машинке. Назначен редактором брединского радио. Одну передачу подготовил, но подвела аппаратура.
Привыкаю.
12 октября. Адски устал. Голова гудит, трещит, стучит. 150 километров на мотоцикле. Ездил в Мариновку. Обедал в шесть часов вечера. Страшно болит голова. Сейчас лягу спать. Выпью чайку и лягу…
Денек же был…
Написал стихотворение «Зябь».
14 октября. Погода солнечная, теплая. Проехал километра три. Вдруг мой мотоцикл закашлялся и заглох. Сколько я ни колдовал над ним, сколько ни топал ногой, пытаясь завести, сколько ни упрашивал, - он только сердито фыркал. Наконец, аккумуляторная лампочка погасла и вместе с ней мои надежды тронуться с места. Поехали обратно, поменявшись ролями. Трудно таскать «ишака»? Трудновато. Но труднее другое - слышать из кабины каждой попутной машины шоферское насмешливое «Вперед!». Ладно бы кто-то другой, но они и сами не раз оказываются в подобной ситуации. А вместо сочувствия - насмешки.
Когда я приплелся домой и снял пальто, имел удовольствие убедиться, что рубаха моя совершенно мокрая. А мог бы ночевать где-то в степи, если бы отъехал подальше.
23 октября. Купил валенки и зимнее пальто. Теперь мой долг - 800 рублей.
Мой район. Площадь 4,4 тысячи кв.км. Плотность населения - 5 человек на 1 кв.км. Лесистость - 5,1 процента (Синташтинский бор). Безморозный период - 109 дней.
Среднегодовая температура - 1,9 градуса.
До массового освоения целинных земель на территории района было 9 колхозов, 2 МТС и конный завод. В районе пустовало более 150 тысяч га. Район был одним из самых отстающих в области, колхозы были в большом долгу перед государством, а колхозники получали низкие доходы на трудодни. Весной 1954 года из городов области в район прибыло 1300 человек.
В течение 1954-1956 годов в районе построено 12 тысяч кв.м жилья, 4 общежития, 5 столовых, 3 больницы, 3 детских сада, 5 магазинов и т.д. За эти же годы получены 500 тракторов, 350 комбайнов, 600 сеялок, 600 плугов. За первые три года было распахано 120 тысяч га целинных земель.
3 ноября. Ездил в Андреевский совхоз с заданием - разбиться, но раздобыть материал для праздничного номера. Было почти тепло. Но грязно. Опять без обеда. Вечером сходил с ребятами из общежития в кино. Ночью подул холодный ветер, слякоть окаменела. А я был легко одет. Утром встал пораньше, отыскал всех, с кем надо было встретиться, и пошел замерзать у дороги в ожидании попутной. В редакцию приехал часов в одиннадцать. Небритый, дрожащий от холода, с замерзшей грязью на сапогах.
Мама просит написать, в чем заключается моя работа. А что ей написать?
19 ноября. Завтра выйдет номер с моим рассказом «Ее отец». Вчера собирал литературный кружок. Поговорили. Задумал и делаю большой материал об Андреевском совхозе - в связи с Пленумом ЦК.
Обнаружил в Бредах, в библиотеке, читальный зал, в котором можно, как в Ростове, почитать толстые журналы. Воскресенье провел там.
Возвращался из Брединского совхоза с женщиной из обкома, инспектором по кадрам. Она мне поучительно:
- Все это, о чем я говорю, вы должны учесть. Если мы упустим этот фронт, потерпим крупное политическое поражение. Ведь как назвал коммунистические бригады ЦК, как назвал Никита Сергеевич - разведчики будущего!
Мне сразу стало скучно. Хоть бы одно человеческое слово за всю дорогу… Лекция на ходу!
В столовой она подходила к поварам:
- Где заведующий? Нет? Как нет? Я должна ему сказать, что готовите вы отвратительно.
Так - сразу. Повара отвернулись и не стали даже отвечать на ее вопросы. Конечно, готовят они плохо, но надо же разобраться, что, как и почему…
Приходил ко мне парень - невысокий, симпатичный, белокурый, с мягким аккуратным голоском. Принес стихи. Я прочитал - не стихи. «К сожалению, напечатать не можем». Он сразу взъерошился: «Ничего, их время придет. Когда-нибудь их заметят».
Ах, эти надежды на будущее признание…
15 декабря. Запряг мне сегодня после работы райкомовский конюх («четвертый секретарь») лошадку, уселся я на подводу и поехал за своим скарбом. Перевез вещички на новую квартиру. Точнее, в низенькую землянку, в которой живут старушка (тетя Луша) и сын-подросток Юра. Наконец-то я вроде утряс вопрос с жильем.
Сегодня отдал разворот об Андреевском совхозе. Неплохо как будто.
Может быть, я начинаю думать об одной девушке больше, чем нужно. Зачем?
25 декабря. В пятницу ездил в колхоз Сталина. К знатному свинарю Бакланову. Написал о нем. Завтра, очевидно, стану заведующим отделом. Мой разворот об Андреевском совхозе отмечен в «Челябинском рабочем».
9 января 1961 года. Пришел из клуба, выпил стакан чаю. Посидел. И пришла мысль: и сколько так? Пришла и - ушла. Пусть уходит. Сейчас смотрел концерт ленинградской эстрады. Райкин и другие. Вспомнились Ростов, телецентр, филармония, Райкин, прохаживающийся по улице Энгельса…
Меня спасла работа. И будет спасать всегда. Без нее я пропаду. Поэтому все - ей.
20 февраля. Сегодня ходил проверять два письма. В Забольничный участок и в «Шанхай». Женщина с хриплым пропитым голосом, помятым лицом, выбитыми зубами, немытая, потная, - в конуре с одной койкой. У нее трое детей. Больных, ворующих, курящих, битых… Женщина нигде не работает. Ее мать попрошайничает. Живет она с существом, которого зовут Зина-Костя. Вроде то ли мужчина, то ли женщина. Пьют, развратничают, воруют. Еле выбрался из этих трущоб, о которых, кажется, мало кто знает, куда никто не заглядывает.
Другой дом. Большое хозяйство. Красивая женщина со слезами на глазах. Муж бьет ее сына от первого брака. Она защищает мужа. Наверное, и сына жалко, и мужа не хочет потерять. Я позвонил в совхоз. Оказывается, он комбайнер, уехал в Москву на совещание передовиков.
13 марта. Утром проснулся в восемь. Сразу - на лыжи и в степь. Догонял поезд, уходивший в Челябинск. Не догнал.
21 марта. Приехал наш сотрудник из Челябинска. Говорит, там, в обкоме, недовольны моими материалами. Вроде того: «А что подумают за границей, как растолкуют?» Какая, простите, заграница? Я и впредь буду клеймить тех начальников, которые обращаются с людьми грубо, пренебрежительно. Я не люблю, когда люди говорят, что правды не найти. Я хочу дать им веру в правду.
9 апреля. В четверг уехал в Мариновку. До центральной усадьбы добрался на попутной. Дальше - на мотоцикле с инструктором райкома Володей Губиным. Ночевали там. Вечером ходили на ферму. Дела там скверные.
Утром выехали в Атамановку. Управляющий Юрков сразу же потащил нас к тракторам. Потом - на ферму. Девушки-доярки шутят, хохочут. Совсем другая обстановка. На закате выехали домой. Атамановка была уже далеко позади, когда у нас заглох мотор. У Володи ключа не было, зажигание он включал тремя спичками. Чтобы включить свет, мы приспособили железный стерженек. И не догадались, что он замыкает цепь. В результате посадили аккумулятор.
Километров четырнадцать тащили безжизненный мотоцикл. Степь, безлунье, крики каких-то сов. Все дни замерзали, а тут согрелись, аж пар от нас.
В полночь, еле передвигая ноги, добрались до центральной усадьбы. Устроились на ночлег в конторе. На письменном столе. Под плащиком. Несколько раз ночью просыпался от холода. Вставал, махал руками, прыгал, чтобы согреться. И снова засыпал.
Утром, холодным, пасмурным, ветреным, мы неожиданно сразу же завели мотоцикл. Выехали в Бреды. И опять - спустило заднее колесо. Подкачали, поехали. И так несколько раз.
С мотоцикла - в редакцию. Отписался и ушел спать.
28 апреля. Ветрено. Пасмурно. Мутно. Выезжал в одиннадцатую бригаду Брединского совхоза: нужен был репортаж в праздничный номер. А там заканчивали сев. Сразу напросился третьим сеяльщиком. Ох и пыль! Спасенья нет, особенно когда против ветра. Глаза слезятся, ресницы сомкнешь - не разомкнешь. Дышать нечем. Больше трех часов работали и к обеду закончили сев. Там же - интервью у бригадира и учетчика.
- Врете вы, корреспонденты, - заявили они мне уже после деловой беседы. Оказывается, они в обиде на газетчиков из Челябинска, которые приезжали накануне.
5 мая. Мой праздник. Я ему рад, потому что люблю свою работу. Считаю, что жизнь ее мне подарила. Если собрать энергичный, думающий, отзывчивый к людям, дерзкий коллектив, можно и районную газету сделать любимицей читателей. А стоять на главном - на правде.
Поставил рекорд газеты - 3600 строк в месяц и 32 рубля гонорара.
9 августа. Решен вопрос с отпуском. Был у секретаря райкома Курочкина. «Только там работу не подыскивать», - сказал он, подписывая бумагу.
Купил в кредит костюм.
16 августа. Ростов. Проспект Маркса. Жара. Солнце сфокусировано на Ростов. Бедненькие ростовчане глотают воду и воздух. Ехал превосходно. В полночь сел в почему-то пустой поезд в Бредах и через два дня утром сошел с него на ростовском вокзале.
Ровно год назад я покинул Ростов. Тогда я сделал то, что нужно. Значит, вернуться и - работать.
Гулял по Ростову, и мне на глаза попался парень с чемоданом, в кургузом пиджачке. Наверное, из деревни приехал - поступать. Будто себя увидел со стороны.
Подождите!
У него еще все впереди.
Он научится!
Он научится, не сутулясь, ходить,
Сидеть за сервированным столом,
Танцевать бостон,
Девушек развлекать,
В компании не чувствовать себя простаком,
Производить впечатление приятного молодого человека,
Говорить комплименты:
«Я рад за вас, коллега»,
«Прекрасный салат»,
«Вы выглядите превосходно»,
Одеваться со вкусом и модно,
Не смущаться, боже упаси,
Привычно останавливать такси,
Расплачиваться в ресторане,
Нежиться в ванне,
Поддерживать разговор о кино Италии
И так далее, и так далее…
Еще первый семестр,
Еще юность с ним рядом попутчицей,
Быть счастливым еще он научится.
Только бы не забыл о начале -
О той избе, где пеленки ему стирали.
Невероятно. Какое, согласитесь, легкомыслие - вдруг сорваться с места и почти без денег броситься в никуда. Да, признаюсь, легкомыслие. И недомыслие. И даже безмыслие. Но в те свои годы я рассуждал не так, как сейчас. И не так себя чувствовал. У меня было такое чувство, что вся огромная страна, в которой я родился и жил, - моя. В ней я везде - свой. Мне нигде не дадут пропасть. Я знал, что в ней так много работы, что нельзя остаться без нее. Что, где бы я ни оказался, для меня найдется койка в каком-то общежитии. Что меня не оставят под открытым небом.
Наоборот, мне казалось, что там, куда я поеду, меня ждут. И оценят то, что я бросил южный город, чтобы обживать далекие края.
Конечно, я, помимо своей воли, попал под влияние тогдашней пропаганды. Под влияние таких фильмов, как «Поезд идет на восток». Или песен Пахмутовой о том, как «под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги».
Таких, как я, было много. Правда, немало было и тех, кто на романтику не отзывался, под влияние пропаганды не попадал, кто своим трезвым умом на «обман» не поддавался, кто на вузовских распределениях делал все, чтобы остаться в своем городе, а не уезжать в какое-то захолустье. Таких я встречал довольно часто, и они вели себя так, будто я в чем-то не секу и не способен различать своей выгоды.
Я прожил в Бредах четыре года и ими доволен. На первых порах чуть ли не молился на Бреды. Но жизнь устроена так подло, что мстит человеку, если ему досталась какая-то радость, если он позволил себе быть довольным собой. И мне за Бреды жизнь предъявила такой счет, который оплачиваю до сих пор. Но это к слову.
Как бы то ни было, 50 лет - позади. Да, было всякое. Было, да прошло. А любовь к Уралу осталась. И, надеюсь, что она чуть-чуть, слегка, самую малость - взаимна.
