Восточная сказка Елены Шипицыной
В Челябинском областном музее искусств не проходит и года без выставки, посвященной Востоку. Во многом благодаря ведущему научному сотруднику музея Елене Шипицыной. На днях здесь открылась выставка «Живая красота Японии», куратором которой стала Елена Акрамовна - удивительный человек с интересной профессией и замечательной судьбой.
- Как профессия нашла вас, Елена Акрамовна?
- Теоретиком искусства я стала после того, как освоила практику. С трех лет у меня обнаружилась прямо-таки патологическая тяга к рисованию. Меня завораживал рисунок, который может рождаться от мокрого пальца на штукатурке, пасты шариковой ручки на матраце или краски на вощеном абажуре. Я экспериментировала с рисунком в состоянии транса, а после, когда родители ругали меня за сделанное, сама удивлялась и расстраивалась из-за испорченной вещи. Когда мама поняла, что бороться с этим бесполезно, она стала приносить для меня с работы разнообразные материалы для рисования, которые доставали для нее знакомые. Затем, пользуясь своим служебным положением, а она была журналистом областного радио, стала водить меня по мастерским друзей-художников. В беседах с ними я поняла, что творчество не стихийный процесс. Позже я стала заниматься в изостудии Дворца пионеров и школьников и поступила в художественное училище на изобразительный факультет. Художником мне стать после так и не пришлось, но верю, что искусствовед должен сам пройти через кухню творчества, чтобы после не придумывать небылиц о работе художников и скульпторов и уметь чувствовать процесс создания объекта искусства.
- И что вас, мечтающую о кистях и мольберте, привело работать в музей?
- Я всегда отличалась склонностью к анализу и любовью к слову. Я потомственный гуманитарий, так что старалась написать пространные эссе в училище и даже отзывы на выставках писала не в одну страницу. Этим я запомнилась нашему преподавателю - Галине Семеновне Трифоновой, которая в то время работала в нашей картинной галерее. Именно она и пригласила меня туда.
- Как вашим призванием стало именно восточное направление?
- Вскоре после того, как стала работать в музее, я поступила в Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина на специальность «История и теория искусства». Это место дало мне настоящее погружение в профессию. Нас учили мастера и асы - искусствоведы Русского музея и Эрмитажа, люди старой закалки. Среди них был уникальный специалист и педагог - Михаил Успенский. Он один из первых и лучших японистов в России. Сам Успенский окончил факультеты искусства и японского языка и затем пришел в Эрмитаж. Ему доверили коллекцию нэцкэ, в которой прежде никто не видел что-либо большее, нежели просто забавные детали быта. Но он, опираясь на обширные знания японской мифологии, фольклора, символики, расшифровал их значение. После он также стал первым, кто расшифровывал коллекцию японских гравюр Эрмитажа. Этот удивительный человек заинтересовал нас, своих студентов, на первой же лекции тем, что провел разбор своих ошибок в первых интерпретациях символики японских предметов. Он заставил нас понять, что нельзя расшифровывать значения восточного символа через призму европейского мышления. И все его лекции были для меня особенно важны, учитывая, откуда родом мои мама и бабушка.
- Они родом с Востока?
- Да, моя бабушка свои детство и молодость провела в Харбине. Это китайский город, где заканчивалась железнодорожная линия, которая, кстати, проходит и через Челябинск. Мой прадед, переехавший из Одессы, быстро стал богатым человеком и рано потерял жену, поэтому, стремясь дать своим дочерям - бабушке и двум ее сестрам - хорошее воспитание, отдал их в пансион французских монашек в Чи-Фу. Там учились девочки самых разных национальностей, поэтому преподавание велось на французском и английском языках. Но бабушка знала и разговорный китайский. Их учили и рукоделию, и наукам, и плаванию с верховой ездой. Бабушка занималась большим теннисом. После пансиона она вышла замуж за дедушку, который работал в управлении железной дорогой. Там же родилась моя мама. Она росла в благополучном климате раскованным и образованным ребенком. Но в 1936 году китайцы купили эту ветвь железной дороги, а деда с семьей выслали в Россию, где его вскоре расстреляли как японского шпиона. А мама с бабушкой всячески старались доказать, что они не враги народа. Они много работали, были активистами. Деятельно и искренне вступили в советскую действительность. И их активная жизненная позиция передалась мне. Я родилась на Урале, но в нашей семье очень многое осталось от Китая - слова, вещички, фотографии, с которыми я увидела много схожего с восточными коллекциями нашего музея. А Харбин навсегда остался в нашей семье синонимом чего-то волшебного и светлого.
- Как вы думаете, Россия ближе к Европе или к Востоку?
- Мне кажется, что русский человек, как бы ни был он европеизирован, глубоко внутри все же азиат. Не зря же в России не прижилось строгое христианство Запада, а православие не вытеснило полностью язычество. Русский человек, как и азиат, воспринимает природу одушевленной. Русскому художнику неинтересно просто копировать природу, он старается запечатлеть ее дух, настроение. Это в нашей традиции.
- У вас есть любимая восточная сказка?
- Да, есть. Японская сказка или притча об искусном мастере-гончаре, которому император приказал создать самую большую, самую тонкую и самую звонкую вазу, какую только возможно. Гончар трудился долгое время, но как ни пытался, при обжиге ваза трескалась. Срок подходил, и мастера в случае неудачи ждала смерть. Тогда он обратился к астрологу, который сказал, что создать такую вазу человеку не под силу, если в глину не прольется кровь девственницы. Мастер пришел домой и сказал своей дочери, что он не сможет создать желанную вазу, поскольку он не в силах убить человека. От своего горя гончар уснул, а когда пробудился, нигде не нашел дочери. Только в мастерской стояла огромная и невиданная по своей красоте фарфоровая ваза. Для меня очень важна эта история, потому что она говорит о процессе творчества. Ведь без самоотречения нельзя заниматься искусством. И на самом деле, хоть легенда и трагична, но если отдавать всего себя работе, то не будешь чувствовать усталость даже после двенадцати часов у мольберта. И хотя сегодня я не художник, но для меня этот принцип навсегда останется важным в работе.
