Театр с женским лицом

92-й сезон Челябинский театр драмы имени Наума Орлова встретит с новым главным режиссером - Мариной Глуховской.

История назначения, напомним, такова. В прошлом сезоне театр проводил режиссерскую лабораторию, одной из целей которой был поиск нового главрежа. Марина Глуховская представила эскиз спектакля по пьесе «Тирамису», и он стал лидером зрительского голосования. Из пьес «Тирамису» и «Тестостерон» получился спектакль «Сколько длится любовь?» (малая сцена, 11 и 12 октября), а Марине Витальевне было предложено занять вакантное место главного режиссера. Работать она будет в команде с директором Еленой Петровой - получается, что у Челябинской драмы сегодня женское лицо. Нашему журналисту Марина Витальевна рассказала о своем учителе Петре Фоменко, о том, как однажды ей пришлось превратиться в актрису, каких режиссеров драме следует избегать и что нас ждет в новом сезоне.

Дали слово, что не поссоримся

- В детстве мне больше нравилось самой играть в театр, чем ходить туда. Мы отодвигали диван и сочиняли свои импровизации, инсценировки. Дни рождения всегда отмечались с театральным подходом. А вот театр для детей я не любила. Бабушка после спектакля меня спрашивает: «Да что ж тебе там такое не понравилось?» - «Ну как ты не видишь: там же герой - мальчик, а играет девочка!»

Помню, как я, совсем еще ребенок, смотрю по черно-белому телевизору «Соло для часов с боем» и как мне это нравится. Половину того, что происходит, совершенно не понимаю, но понимаю, что это хорошо. Любовь к театру началась с Театра-студии на Юго-Западе. Наша школа им просто болела. Мы стояли в очередях, записывались. Подвал с Авиловым и Беляковичами был нам дороже всех официальных учреждений.

Сразу же после школы хотела поступить в театральный институт. Мой папа как человек действительно мудрый сказал: «Для того чтобы спектакли делать, надо что-то знать». Это лучший родительский совет, который человек может получить в жизни.

Я поступила на филфак МГУ и записалась в школу режиссерского мастерства при студенческом театре. Там я познакомилась с Леной Невежиной, она училась на историческом факультете. Мы предавались режиссерскому делу безраздельно, в итоге нас отчислили за профессиональную непригодность и порекомендовали больше театром не заниматься.

Сказать, что это была обида - не сказать ничего (смеется). Мы записались в альтернативную школу современного искусства. Немного позанимались там речью и актерским мастерством и к лету были готовы пробовать свои силы в ГИТИСе. Понимали, что двоих нас не возьмут: в начале девяностых считалось, что одна барышня учиться может, две - перебор. Мы дали друг другу слово, что не поссоримся. Оказалось, взяли и меня, и Лену. Мы вместе учились и до сих пор дружим.

ГИТИС начинался с ведра и тряпки

Первый день в ГИТИСе был странный. Мы ожидали праздника, поздравлений с поступлением и заверений, какие мы талантливые. Вместо этого услышали лекцию о том, что нас в этом мире никто не ждет, что если мы выбрали эту профессию, будем нищими и безработными, что искусство требует от человека всего и ничего не должно взамен и еще несколько таких же жестких и неприглядных истин. После чего, откуда ни возьмись, появились ведра с тряпками, и режиссерской группе дали задание - либо помыть аудиторию самим, либо заставить актеров. Заставить мы не смогли, поэтому мыли сами. Постепенно научились убеждать актеров себя слушать. Они-то думали, что будут работать с мастерами, а оказалось - с нами, «режиссерами».

Петр Наумович Фоменко очень хорошо понимал, что уважение к мастеру нельзя привить или навязать - оно может только возникнуть. Вставание со стульев, когда вошел педагог, уважения не прибавляет. Сначала Фоменко только смотрел и что-то говорил. Никогда не позволял того, что многие его коллеги делали всегда: не правил студенческие отрывки. Нас воспитывали словом. Разборы становились все сложнее, резче и подробнее, общение с Мастером дольше. Метро работало до часу ночи, и нередко приходилось возвращаться домой пешком. Прекрасное время, о котором не только я, а многие мои однокурсники вспоминают с трепетом и благодарностью.

Гости Петра Наумовича, режиссеры и артисты заходили в наш репетиционный зал, и поначалу это было не очень приятно. Мастер нас о приходе гостей никогда не предупреждал, а мы далеко не всегда были к такому показу готовы. С одной стороны - позор, с другой стороны, мы уяснили для себя важную вещь: творчество - процесс, которого нельзя стесняться. Да, всю кухню показывать не стоит, дело тонкое, но сама профессия до такой степени публична, что в любой момент ты как профессиональный человек должен быть готов к публичности. У Петра Наумовича был особый дар, он умел сказать так, чтобы потом об этом думали. Учить артистов умеют многие, учить режиссеров - единицы.

На третьем курсе Петр Наумович делал с нами дипломный спектакль, в котором были заняты все режиссеры нашего курса. «Свадьба» Чехова. Всем нам этот спектакль был бесконечно дорог, работать было трудно, режиссер - не артист, другая профессия, мы были несовершенны, многих идей мастера не воплотили, мы получили гораздо больше, чем смогли отдать… Спустя два года после окончания ГИТИСа я ставила «Маскарад» в Омской драме.

Актриса, игравшая Нину, оступилась на световой репетиции и сломала ногу. Срочно ввести кого-то на эту роль было нереально: нужно было и на роликах кататься и весь текст помнить. Артисты сказали: «Ну, ты же можешь». Я подумала: да, я смогу. Без «Свадьбы» я бы не рискнула.

Театр похож на ринг, нокаут невозможен

Главное в нашей профессии - уметь держать удар. Это тоже не я сказала. Мастер. Да, театр чем-то похож на ринг. Собирается труппа, первая читка. Либо ты победишь и труппа будет тебя слушать, либо нет - это борьба.

Когда Немировича-Данченко спросили, почему у вас получился неудачный спектакль, он ответил: «Если бы вы знали, сколько причин!». Путь от замысла до результата в театре так извилист, что даже очень талантливые люди иногда терпят поражение. Вопрос «почему?» ответа не имеет…

А сколько глупостей, обидных и неумных, выслушивают режиссеры и артисты от не всегда адекватных людей! У меня был случай в Омске. Спектакль «Старосветская история», артисты только что получили приглашение на «Золотую маску». И вдруг в бульварной газете выходит огромная статья, полная бешеного негатива. Якобы я оскорбляю русский народ и считаю русских свиньями, потому что артисты у меня сидят на бочках.

Прошло много лет, человек этот до сих пор пишет о театре, защищает понятную одному ему культуру от любого талантливого человека и за эти гадости ему ничего не бывает. Любому ранимому человеку могу сказать: это нормально. Право рассуждать о спектакле и режиссере есть у всех, и нельзя его отнимать. С появлением Интернета ситуация обострилась еще больше. Мы должны вставать и начинать сначала. Это бокс. Нокаут невозможен.

Традиций нет, есть предания

Приглашение на должность главного режиссера от челябинского театра поступило в середине работы над спектаклем «Сколько длится любовь?». Думала я долго, и все-таки решила так, как решила.

После ухода из жизни Наума Юрьевича Орлова театр потерял основу. Это естественно. Сейчас театр моего мастера переживает период глубокой скорби, и каждый его ученик чувствует себя «сиротой». Период потерянности и «сиротства» не должен затянуться. Это не значит, что Мастера будут меньше помнить и реже вспоминать. Традиции живы не в слове, но в деянии… Мне говорили о том, что Наум Юрьевич мечтал, чтобы в театре «везде репетировали»… Не думаю, что он имел в виду студенческую весну. Речь идет о жизни театра, о живом, подлинном поиске, талантливых людях, которые ищут не корысти, а творчества и смысла.

Репертуарный театр не подразумевает количества названий, это принцип. Это значит, что в театре играют спектакли каждый день, кроме понедельника. Не нужно цепляться за спектакли 10-20-летней давности, бесконечно вводя туда новых артистов. Театр живое дело, спектакли тоже умирают, и искусственно их реанимировать не стоит. Есть удачные работы, есть неудачные, театры должны снимать спектакли, это нормальный процесс. Театр не музей, репертуар должен обновляться, это жизнь.

У моего предшественника (режиссера Линаса Зайкаускаса. - Авт.) была своя история, которая меня не сильно заботит, ну, не срослось. Бывает. Думаю, что формулировка «не следует традициям русского психологического театра» была лишь одним из аргументов в споре сторон. С системой Станиславского в свое время произошла страшная вещь: основатель умер, ученики стали трактовать систему так, как им было удобно, сами тексты никто уже толком не читал, и постепенно они превратились в устное предание. Как от этого пострадал театр? Очень сильно. Если мы видим на сцене искру, какая разница, благодаря какой традиции она возникла? В России есть немало театров, где ничего не происходит, кроме какой-то условной традиции… Интересно ли это? Едва ли.

9 октября театр откроет сезон премьерой «Август. Округ Осейдж» на большой сцене. На малой сцене «Сколько длится любовь?» - премьера конца сезона. В конце октября мы приступим к репетициям «Вассы Железновой», премьеру планируем выпустить в марте. Театр работает, думает, ищет…