Евгений Гришковец: "В Челябинск я ехал за глотком воздуха"

Евгений Гришковец приехал в Челябинск для того, чтобы сыграть премьеру своего спектакля «Прощание с бумагой». А до спектакля он нашел время, чтобы прийти в театр «Манекен» и поддержать своим присутствием идею возрождения легендарного фестиваля «Театральные опыты».

«Какая гнусная мерзость!»

Нигде меня так сильно не ругали, как в Челябинске. В 1989 году я приезжал в составе театрального дуэта «Мимоход» на фестиваль, который устраивал Володя Филонов. Перед этим мы только что блистали в Риге. Там в жюри была Малькова, а здесь Рутберг. Оказалось, что у них контры. За то, что нас восхваляли в Риге, здесь просто похоронили. С пеной у рта Рутберг говорила: «Какая гнусная мерзость!» После этого дуэт «Мимоход» распался. И слава богу, полезное дело для Челябинска.

«Зиму» (спектакль кемеровского театра «Ложа», показанный на «Театральных опытах» в 1995 году. - Авт.) ругали так - если бы вы это слышали! Какую ахинею тогда несли здесь. А что говорил Юрий Иванович… Но после этого к нам стали приходить приглашения от других фестивалей.

Студийное движение - а я сам вышел из него - всколыхнуло и дало возможность реализации такому количеству людей! Театры-студии рождались и питались счастливым временем 60-х и очень коротким периодом (в нем было гораздо меньше счастья, но очень много надежды), именуемым перестройкой, которая и меня привела в театр. В основном, конечно, спектакли были очень плохие, беспомощные, наивные. Но очень много людей были счастливы и отдавали все свое свободное время вот этому студийному театру.

Шли в подвал с почтением

Из студийных театров в России не осталось ни одного, кроме «Манекена». Студия «Человек» погибла, студтеатр МГУ превратился черт знает во что. Я не видел спектакли «Манекена» с тех самых пор, как участвовал в фестивале, и никогда не слышал о них. Неважно, какие здесь идут спектакли. Важно, что их нужно бережно сохранять. ЮНЕСКО должно об этом беспокоиться, потому что нигде в мире студийных театров нет. Мы еще в 1983-1984 годах, когда занимались пантомимой, слышали, что есть такой театр в Челябинске, и мечтали там побывать. Слово «манекен» для нас приобрело совершенно другое значение. Не пластмассовая кукла, которая стоит в витрине магазина, а что-то страшно притягательное и таинственное.

Я помню, как в те же дни, когда проходили «Театральные опыты», здесь гастролировал Малый театр. Известнейшие народные артисты спускались в подвал на улице Сони Кривой, где в то время находился «Манекен», с большим почтением. В свободное время актеры скорее выпьют пива, а тут они пошли в театр. Потому что челябинский «Манекен» был совершенно непровинциальным театральным явлением.

Здесь что, Авиньон?

Непонятно, почему «Манекен» испытывает не творческие, а финансовые трудности. Висит вопрос, будет он или не будет. Как этот вопрос вообще может в Челябинске стоять? Здесь что, двести театров? В каждой подворотне балетные школы? Оркестры симфонические на каждом углу? Здесь что, Авиньон?

Челябинск для меня как человека, который родился в Кемерово и прожил там 32 года, был городом очень театральным. Потому что у нас вообще ни черта не происходило. Мы сюда ехали в начале 1990-х годов за свежей информацией и за глотком воздуха. Чтобы просто пообщаться, посмотреть на коллег. Убедиться, что коллеги есть! Здесь была культурная среда, в Кемерово ее не было.

Жить без культурной среды - это ад. Как много талантливых людей из Кемеровской области, которые сразу же уехали! Алена Бабенко, Владимир Машков, Андрей Панин ринулись в Москву, не дав своим землякам никакого культурного тепла. Город ничего не накапливал.

Страну я знаю близко к карте

Удар, который нанес театр «Роял Корт» по культуре русского театра, - это же просто шпионская деятельность какая-то! Никакой Джеймс Бонд столько вреда русской культуре не сделал, как английский театр, который привез технику «вербатим» и позволил материться на сцене. У меня в трех спектаклях звучит несколько слов мата. И до сих пор остается большим вопросом, можно это делать или нет.

Иностранные фестивали я в 2003 году забросил. Понял, что не хочу на это тратить время. Ни одной минуты не потрачу на то, чтобы заниматься переводом моих спектаклей на иностранный язык. Мне важно, что происходит в России. Я далек от того, что несу миссию, но ведь это правда: московский репертуарный театр до Южносахалинска никогда не доедет, а я могу.

Я живу в Калининграде, никогда не жил в Москве. У меня нет государственной поддержки. Если Гоголя я знаю близко к тексту, то страну я знаю близко к карте. Знаю, где театральные города, где нетеатральные, где совсем нет театра. Люди в 50 лет первый раз приходят в театр и просто не знают, как там себя вести. Хорошие люди, но просто не знают, что во время спектакля есть не надо.

Победило равнодушие

Было бы интересно, если бы смогли собраться сейчас те самые люди, которые приезжали когда-то на «Театральные опыты». Мы свысока смотрим на московскую и питерскую критику, пишущую в газетах, потому что это не критика, а пересказ содержания. Сделать фестиваль, к которому бы серьезно отнеслись матерые профессионалы, почти невозможно, но если такое случится, то будет здорово. Очень важен поколенческий момент: собрать тех, кому от 35 до 50 лет. Нам друг с другом интересно общаться, а не с вновь появившимися коллективами. Мы же практически не разговариваем.

Если все театры нашей страны представить как лес, то фестиваль должен стать оранжереей, где деревья подобраны по какому-то определенному принципу.

В 60-е годы родились «Современник» и «Манекен», они были на одной волне. Это были части процесса. А есть ли сейчас в стране хоть какой-то процесс? Надо проанализировать. Если бы фестивалю «Театральные опыты» это удалось, было бы очень круто! Ведь никто ничего не знает, мы абсолютно разобщены.

В российском театре победило равнодушие. Я никак не ожидал, что такое произойдет. Что люди, 10 лет назад выносившие из подвалов жесткие тексты с матом, вдруг станут врагами театра, который я люблю, знаю и которому посвятил свою жизнь.

Российский гуманистический театр, неспешный, вдумчивый, в котором человек-современник, наш соотечественник является главным героем и персонажем, сейчас вызывает недоумение. Это даже не тренд. То, что мы сейчас видим на русской сцене, - равнодушные маргинальные, чудовищные эксперименты над культурой. Где воля художников - назовем их так - является главной, а произведение, то есть спектакль - вторичен.

Мне фестиваль нужен только для того, чтобы продемонстрировать, что театр жизнеспособен. От моего театра «Ложа», который я сделал в 1990 году, не осталось практически ничего. Остались чудесные осколки в виде изрядно пьющих людей, которых иногда можно увидеть в кино.

P.S. Юрий Иванович, которого Гришковец вспоминает в первой главе, - это худрук «Манекена» режиссер Юрий Бобков, он же организатор и главный вдохновитель «Театральных опытов». По моей просьбе он вспомнил, что говорил в 1995 году о спектакле «Зима».

- Не было такого, чтобы спектакль обругали, - вспоминает Юрий Иванович. - Высказывались разные мнения, среди которых было и мое. «Текст замечательный, но я не понимаю, как живут актеры. Они совершенно не тратятся и кажется, что ничего не делают. Попроси их сыграть «Зиму» еще пять раз - без труда сыграют». И вот в воскресенье мы подошли к гримерке Жени, когда он отыграл свой спектакль «Прощание с бумагой». Затратил огромное количество энергии. Десять минут он никого не пускал - принимал душ. Это был монолог, полный событий.