Профессор ЮУрГУ И.Г. Шепелев написал книгу «Воспоминания»

— Вы — горный инженер и — председатель колхоза?

— Когда меня «завербовали» в колхоз, в райкоме договорились, что поеду председателем в родную деревню. Там председателем колхоза был мой отец. «Все равно отца пора менять». Со мной согласились. Меня отправили в Читу на курсы. Так сказать, повышать квалификацию в сельском хозяйстве. Кое-что было полезно. Со мной учились начальники цехов таких крупных заводов, как, например, Уралмаш, заместители директоров. Такие люди, причем уже пожилые. Они поумирали там, в колхозах. Сердце не выдерживало. Работа же адская. Помните, в фильме Ульянов играл председателя? Такая была у меня работа.

— Это какие годы?

— Это 50-е годы.

— А наука в вашей жизни выявилась не сразу?

— Не сразу. В Миассе мне предложили начальном тальковой фабрики. В то время на фабрике работали из института НИИОГР, он располагался тогда в Копейске. Они мне: «Давай к нам». Я приехал, поговорил с заведующим лабораторией, и меня приняли. Здесь я уже начал заниматься наукой. В Миассе я тоже пытался укротить пыль, которая висела над фабрикой, но не успел. Вообще говоря, самым главным своим достижением считаю то, что я спроектировал вскрытие глубоких горизонтов Пластовского золоторудного месторождения. Запроектировать его было несложно. Они работали на глубине 200 метров, выработались, а перспективные запасы лежали на глубине 700 метров. Как быть дальше, в Пласте не знали. Уходить вглубь опасались. Я предложил все-таки вскрывать пласты на 700 метрах. Привел экономическое обоснование. А есть такая норма: государство дает деньги только под достоверные запасы. А это такие запасы, которые можно пощупать руками. Значит, надо пройти выработку, подсечь пласт. Но я привлек математику и разработал теорию рисков. В советской практике слово «риск» исключалось. Никаких рисков. И пришлось мне ездить в Москву, докладывать на всех уровнях, вплоть до Госплана страны. Кстати, на основании проекта я написал кандидатскую диссертацию, попутно ее защитил. До сих пор считаю, что та моя диссертация была хорошей. А то, что я сделал для Пласта, — главное в моей жизни.

— Вы стали кандидатом геологических наук?

— Нет, технических. Но образование у меня горное, я окончил Томский политехнический институт, горный факультет. Специальность _ разработка месторождений цветных металлов. Так что на руднике я работал по специальности.

— Диссертацию вы написали. А шахту построили?

— Построил. Шахта «Восточная» и сейчас работает. Правда, никто там меня не помнит. Шахта «Центральная» — моя и «Восточная» — моя. Эти события происходили в 1963, 1964 годах.

— Как же вас не помнят? Это же история.

— Из тех людей, которые тогда работали, почти никого не осталось. Потом академик Марченко предложил мне перейти в ЧПИ — читать курс «Математические методы». У меня по этому вопросу есть несколько книжек. Докторскую диссертацию я написал уже тогда, когда выпустил десятка два аспирантов. Обобщил их работы. Но если защита кандидатской диссертации прошла на ура, то докторскую пинали шесть лет.

— Иван Георгиевич, можно ли сказать, что природа создала вас для науки?

— Видимо, так. Когда я закончил школу, поехал в Томск учиться. В университет. На физмат. А в деревне соседки интересуются: «На кого учится Ванька?». Мама в свою очередь спрашивает меня: «Ваня, так ты на кого поехал учиться?» Я подумал-подумал и сказал матери: «Я учусь на профессора».

— Но ведь угадали! И все же научная жилка проявилась не сразу?

— Нет, сразу. Работая мастером, начальником участка, техноруком шахты, я всегда стремился что-то изменить. Например, занимался так называемым слеживанием руды. С этим было много хлопот. И здесь, для Кочкаря, предложил новую технологию и организацию работы с рудой. Работая над темой, объездил много рудников. И нашел решение. И не одно. Тогда-то мне и предложили заняться глубокими горизонтами.

— А почему вы так высоко ставите работу в Пласте?

— Потому что удалось прорваться.

— Не потому ли, что были заняты не «чистой» наукой, а внедрением ее в производство? Или, наоборот, наука вышла из производства.

— Я и аспирантов своих так настраиваю — диссертацию строить на реальных делах. А чистая наука… Мне же тогда в Пласте удалось продвинуть теорию рисков.

— Но, Иван Георгиевич, после Пласта у вас оставалась половина жизни.

— Видимо, за мной тащился хвост председателя колхоза. Когда я перешел в ЧПИ, меня через некоторое время выбрали председателем профкома института. Я пришел в институт доцентом и думал так и работать доцентом. Нет, через некоторое время избирают секретарем партбюро инженерно-строительного факультета. Меня, вообще-то, тянуло в учебный вуз, но в ЧПИ не было и нет до сих пор горного направления. Надо было переезжать в Магнитогорск. А я не хотел туда ехать. Я не люблю Магнитогорск.

— Странно…

— У меня есть и другие странности. Например, я не люблю читать художественные книги, написанные женщинами. Не люблю почему-то. В свое время я выяснил, что у Некрасова много прозы. В частности, он писал детективы. Но некоторые из этих романов он создал в соавторстве с какой-то женщиной. Если не ошибаюсь, с Панаевой. И то, что написал Некрасов, мне нравится, а то, что принадлежит Панаевой, — нет. Это к слову. Как вы знаете, сейчас идет битва за Томинский ГОК, и я думаю, что губернатор поддержит этот проект. Карьером его, магнитогорца, не удивишь.

— А вы как относитесь к Томинскому ГОКу?

— Я считаю, что горно-рудной компании давно надо было заинтересоваться Удаканским медным месторождением. Это на севере Бурятии. Месторождение уникальное.

— Оно все еще никому не принадлежит?

— Пока никому. Но его давно просят китайцы. А что касается Томинского, то я не хочу высказываться, потому что не видел геологические материалы.

— Иван Георгиевич, профессор Шепелев — кто в университете?

— Никто. Я двенадцать лет заведовал кафедрой. Сейчас — член совета по докторским диссертациям. Что еще? Если встретится ректор или проректор — здороваются. Таких, как я, у нас много. Я имею в виду профессоров. Надо куда-то рваться, чтобы быть заметным, а мне это надоело. Я веду магистратуру по двум программам, мне это нравится — и все.

— И вы уже созрели для «полного» отдыха?

— Да, наверное.

— Иван Георгиевич, давайте посмотрим, чем вы в жизни занимались. Вы были председателем колхоза...

— Если откровенно говорить, в жизни я в основном занимался охотой. И собаками. А все остальное — попутно.

— Что попутно?

— Все остальное — попутно. Был такой Гравий Алексеевич Буденков. Так назвали его родители. Он заведовал кафедрой физики номер два, а я заведовал кафедрой экономики строительства. Мы с ним десять лет занимались охотой. Пушнину заготовляли, сдавали ее, соревновались с другими собачниками-лаечниками, кто больше сдаст.

— А с чего это началось?

— Не знаю. Видимо, это в крови. Я серьезно начал заниматься охотой еще в колхозе.

— На кого охотились?

— В основном на косулю, на кабана, а попутно _ белочка. Соболя там не было. А здесь… Ездили с Гравием на Алтай. На Горный Алтай. 170 белок добыли. Сдали их там же. В итоге поездка обошлась нам с минусом рублей двести. Считали, что отпуск провели неплохо. В Сочи нам было бы хуже.

— Алтай здоровее, чем Сочи?

— Наверное. Держали собак, элитных, а они должны были быть рабочими. У них были высокие дипломы на полевых испытаниях.

_ Значит, каждый отпуск — охоте?

_ И не только отпуск. Шемаха, Сказ в Нязепетровском районе — там мы все пешком обходили. Сказ — это прекрасное место.

— Согласен.

— Мы построили избушку недалеко от Сказа. Не знаю, сохранилась она или нет. Скорее всего, нет. Многие просились туда. Здесь мы стали больше заниматься куницей и норкой. На норку особенно интересно охотиться с собаками. Очень эмоциональная охота.

— А сколько собак надо иметь?

_ Я держал две, иногда три. Уже без Гравия мы ездили охотиться с женой в Забайкалье. Это особая история.

— С женой на охоту?

— Да, у нее даже своя собака была. Свое ружье.

— Иван Георгиевич, вы давно уже живете в Кайгородово. А потом оказались в Тюлюке.

_ В Тюлюке нам понравилось. Домишко купили. Красиво там. И дичь была. Хотели медведя взять...