Стройки и льготы Николая Швырева

Н.Д. Швырев известен как предпоследний первый секретарь Челябинского обкома партии. Он занимал этот высокий пост в годы перестройки, когда областные секретари оказались между молотом и наковальней. Не умеющий приспосабливаться и толочь воду в ступе, быть любезным и тем, кто выше, и тем, кто ниже, он не вписался в перестройку и ушел из нее. Но кем бы он ни значился, всегда был, прежде всего, строителем. То, что он построил, от детского сада до ракетного центра, и есть сухой остаток его судьбы. Такая судьба поучительна, независимо ни от чего.

Из детства - на Урал

- Николай Дмитриевич, пожалуйста, для ясности несколько фраз о своем происхождении.

- Происхождение мое самое простое. Из рабочей семьи. Город Воронеж, 14 декабря 1939 года. Отец был слесарем, мать - упаковщицей на кондитерской фабрике. В первые же дни войны отец ушел на фронт, попал в плен, осенью 1941 года скончался от ран в Германии. Через 65 лет я, после долгих поисков, разыскал там его могилу, постоял у нее.

- Детство ваше - военное?

- Когда немцы захватили Воронеж, нам с матерью, бабушкой и дедушкой пришлось оставить город. Влились в толпу беженцев… Было всякое в наших скитаниях. То мать в Германию угоняли, то меня чуть не угнали туда же. Получилось как? Мы ночевали в каком-то коровнике и оказались в самом дальнем углу. Утром, очень рано, немцы ворвались туда и стали отбирать детей. А пока они дошли до конца коровника, дед успел спрятать меня в куче соломы. Немцы подошли, посветили фонариком и ушли. Из детей я, наверное, один спасся в том коровнике.

Я помню, как угнали мать. Немцы окружили толпу беженцев двумя кругами. Молодых женщин заталкивали во внутренний круг, а детей и стариков оставляли во внешнем. Крики, плач, вой… Я до сих пор это слышу… Потом женщин увезли в Германию. Но они разобрали в вагоне пол, и на одной из станций сбежали. Мать нашла нас месяца через два.

- А как вы попали на Урал?

- В 1958 году я закончил Воронежский строительный техникум, и меня направили на короткое время в Алтайский край, а потом- в город Миасс. Это был декабрь 1958 года. И оказался я в тресте «Уралавтострой», тогда он назывался почтовый ящик 101. С того все и началось. После этого я закончил Челябинский политехнический институт. Работал мастером, прорабом, старшим прорабом, главным инженером СУ, начальником СУ, главным инженером треста «Уралавтострой». В апреле 1980 года меня избрали вторым секретарем Миасского горкома партии. А в январе 1981 года - первым секретарем. И ушел с головой в работу. И за короткое время решил не одну проблему. Тогда удалось построить в Миассе троллейбусную линию, продвинуть благоустройство города - в Миассе есть дорога, неофициально именуемая Швыревкой. Я понял, что партийная должность позволяет решать многие жизненно важные вопросы.

- Пожалуйста, подробнее о знаменитой троллейбусной эпопее.

- Осенью, когда много автобусов отвлекали с городских маршрутов на уборочные работы, люди вынуждены были пешком добираться до своих предприятий и часто опаздывали на работу. И возникла мысль о троллейбусе. Я - к Воропаеву, первому секретарю обкома партии. Он удивился: «В Магнитке нет троллейбуса, а ты про Миасс». Поехал в Москву. Начал с Госплана. В приемной председателя Госплана Байбакова мне сказали: «Иди к Рыжкову». А Рыжков в то время был заместителем Байбакова. Пошел я к Николаю Ивановичу: «Люди пешком ходят на автозавод». Он мне коротко: «Оставь документы. Придешь вечером». Пришел вечером. Помощник Рыжкова - ко мне: «Вот твои бумаги». А я-то знал, что в тех бумагах нет ни одной визы. Помощник: «Рыжков без виз поставил свою подпись». С подписью Рыжкова было легче с визами, хотя люди и морщились, недовольные.

Теперь вопрос: кто будет заказчиком? Иду в облисполком. Куракин сначала отказал. Тогда я - ему: «Я сам буду прорабом этой стройки, все прослежу». Это произвело впечатление, Куракин дал добро. Опять еду в Москву, к Соломенцеву, председателю правительства Российской Федерации и депутату Верховного Совета России: «Нужен проект». А включить в план проектного института новый объект - почти невозможно. Однако, благодаря Соломенцеву, наш проект не только включили в план, но и выполнили в рекордные сроки.

В Миассе собрал всех директоров предприятий. Договорились совместными усилиями построить в городе троллейбусную линию. А когда она была сдана, мы проехали по ней с Соломенцевым на первом троллейбусе.

Жизнь состоялась?

- Николай Дмитриевич, этот перепад - от мальчика, которого дед прятал в куче соломы в каком-то коровнике, до первого человека индустриальной области - он греет вашу душу? Можно ли сказать, что жизнь состоялась?

- Да, можно сказать, что жизнь состоялась, но я бы уточнил, что у моей карьеры не один, а два пика - партийный и хозяйственный. И на том, и на другом поприще я много строил. И страна это оценила. Заслуженный строитель РФ. Лауреат премии Совета министров СССР за строительство объектов Ракетного центра. Почетный гражданин города Миасса. Да, жизнь состоялась.

- А как вы себя чувствовали первым человеком в области? Как работа отразилась на вашей жизни, на ситуации в семье, на вашем внутреннем состоянии?

- Я практически дома не бывал и семьей не занимался в эти годы. А что касается внутреннего состояния, то я был еще молодой, горячий, полный энергии… И захлеснут делами. Я не задумывался о своем величии. Я чувствовал большой груз ответственности.

- Я это и имею в виду. Как вам спалось? Не давило ли сознание, что где-то что-то может произойти неожиданное, что вы что-то упустили из виду, недосмотрели…

- Я это чувствовал. У меня с юности сложился такой распорядок ночи. Я рано ложусь спать, но обязательно у постели - блокнот и ручка. Поспав три часа, я просыпаюсь и часа два-три не сплю. И что-то записываю в блокноте. Утром я эти записи просматриваю и, как правило, значительно сокращаю. Это позволяет мне держать в поле зрения многие направления деятельности.

Вождь. Две ипостаси

- Вы были первым секретарем обкома партии во второй половине 80-х годов. А не было ли у вас ощущения, которого, наверное, не было у Воропаева, что за окнами кабинета происходят какие-то события, которыми вы не можете управлять? Не зависящие от вашей воли. Какая-то народная стихия. Митинги на Алом поле. Речи. Возмущения. Резкие высказывания.

- Было. И митинги, и водочные бунты. Все было. Особенно в последний год. И не к кому было аппелировать. В ЦК нас не поддерживали. Поэтому я и подал заявление. Ведь меня не сняли. Я сам пришел и сказал: «Я больше на этой должности работать не буду. Потому что не согласен с действиями ЦК».

- Николай Дмитриевич, что в вашей жизни были и есть Сталин, репрессии, КГБ?

- В моей комнате висят два портрета - Макеева и Сталина. Мою семью репрессии не коснулись, но мой дед, донской казак, был раскулачен. И, в конце концов, оказался в Воронеже, работал мастером по мостам. Однако я ни разу от него не слышал слов недовольства, возмущения. Хотя считаю, что имел на это право. Раскулачивание - большая ошибка Сталина. Но почему я держу его портрет? Я вырос в те годы, когда он правил. О Сталине я могу сказать много хорошего. Это человек, который о себе не думал. Никаких богатств не накопил. Умер в стоптанных ботинках и поношенном кителе. Сталин был человеком высокой культуры. Он хорошо знал русскую литературу. Он знал деятелей культуры так глубоко, как знали немногие. Я допускаю, что он мог дрогнуть в первые дни войны, но убежден: не будь стальной воли Сталина, мы бы не победили. Теперь дальше. О себе. Кто я такой с рождения? Сын кладовщицы. Мы жили впроголодь. Мать на последние деньги, когда я закончил техникум, купила пальто «на вырост», так я до сих пор из него не вырос. И уже работая, я закончил еще два института и одну академию. Будь я сегодня на том же месте, я ничего не смог бы добиться - не смог бы за все платить.

- С этим я, пожалуй, соглашусь. Но теперь я прошу вас вообразить, что однажды, когда вам исполнилось лет сорок, ночью подъехал к вашему дому «воронок», пришли трое и навсегда увели вас из дома. Вас круглые сутки допрашивали, а потом, если вы упорствовали, вас истязали, избивали до потери сознания. Потом, если бы не расстреляли, оправили бы куда-нибудь в Сибирь на лесоповал. Без права переписки. Могли бы вы после этого стать антисталинистом?

- Мог бы. Террор не красит никого. И Сталина в том числе. Как и у всех у нас, у Сталина были и отрицательные стороны. Но если положить на весы плюсы и минусы, то перевесят плюсы. Я не хочу сказать, что Сталин не виноват в репрессиях. Он знал, что творилось. И 1937 год не оправдываю. Но как бы мы не оценивали Сталина, бесспорным остается факт - Сталин принял крестьянскую страну, а оставил мощную индустриальную державу, которая разгромила фашизм и была оплотом мира на Земле. Сегодня же мы доживаем, донашиваем то, что было сделано в советское время, тащимся в хвосте развитых стран.

Позитив и негатив

- Николай Дмитриевич, а все-таки - видите ли вы какой-то позитив в сегодняшнем дне?

- Вижу позитив. В том, что сегодня внешние связи России со странами Запада выравниваются. С другой стороны, меня печалят отношения с Беларусией да и вообще зыбкие связи с бывшими советскими республиками. А во внутренней жизни позитива не вижу. Принцип «рынок все рассудит» приведет нас к гибели. Стыдно и горько читать в газетах просьбы о помощи деньгами, чтобы спасти жизнь ребенку. А в это время олигархи приобретают очередную яхту, дворец или самолет.

- Однако плохо ли, что мы, например, переняли евроремонт?

- Это хорошо. Это и есть результат сближения с Западом.

- Вы не проявляете никакой политической активности. Остаетесь вне партий. Почему?

- Я присматривался к КПРФ, но пришел к выводу, что оппозиционная партия не должна так работать. Такое впечатление, что КПРФ боялась и боится придти к власти. Так что приходится быть одиночкой. А состоять в какой-нибудь партии, чтобы выходить на площадь и что-то там демонстрировать, я не согласен.

Полную версию интервью читайте в газете "Челябинский рабочий" в субботу, 4 декабря 2010