Юрий Спицын: «Пожалеть – не значит простить»
Пятнадцать лет – много это или мало? Для человека полтора десятилетия – почти детский возраст, за такое время мы не успеваем накопить достаточного жизненного и эмоционального багажа. А если речь идет об общественном институте?
Комиссии по вопросам помилования на территории Челябинской области минувшей весной исполнилось как раз 15 лет. Чем они были ознаменованы, какие плоды принесли и чему научили? Эти вопросы корреспондент ИАП «Медиазавод» задал председателю Комиссии, доценту кафедры уголовного права ЮУрГУ Юрию Спицыну. В Комиссии он, можно сказать, старожил, отработал в ней все 15 лет.
- Юрий Владиславович, кто имеет право обратиться в Комиссию по помилованию?
- Мы рассматриваем любые обращения, никаких ограничений на этот счет не предусмотрено. К нам может обратиться абсолютно любой человек, отбывающий наказание: и с очень большим сроком, и тот, чья мера наказания - исправительные работы. Но тут важно сразу оговориться: вопрос о помиловании решают все-таки не региональные комиссии, даже не губернаторы, а лично президент. Наша задача - провести предварительное рассмотрение обращений и представить главе государства свои рекомендации.
- И каков порядок рассмотрения такого обращения?
- Порядок следующий: человек, рассчитывающий на помилование, в письменном виде обращается к президенту с соответствующей просьбой. Неважно, где это человек осужден – во Владивостоке ли, в Калининграде... Если он отбывает наказание в Южном Урале, то рассматриваем его обращение мы, Комиссия по вопросам помилования на территории Челябинской области. Обращение рассматривается на ежемесячном заседании, но перед этим проводится очень серьезная подготовка: в частности, администрация колонии готовит для нас материалы. Раз в месяц, по четвергам, члены комиссии собираются вместе, все это рассматривают. И большинством голосов мы приходим к выводу о поддержке или отклонении ходатайства. Потом этот материал идет в администрацию области, лично к губернатору. Он тоже вправе согласиться или нет. Но последнее слово, повторюсь, за президентом.
- Много обращений приходится рассматривать?
- Сейчас количество обращений в наш адрес снизилось, причем резко. Сегодня, к примеру, мы рассмотрели всего два. А пару лет назад доходило и до 20, и до 22 в месяц, один раз даже 27 заявлений на заседании пришлось рассматривать. Думаю, это связано с тем, что далеко не всегда мы принимаем положительное решение – положительные с точки зрения заявителя. Критерии довольно жесткие, именно поэтому, наверное, за последние пять-шесть лет на территории нашей области не случилось ни одного помилования.
При этом региональная Комиссия в ряде случаев выносила положительные «вердикты», но в Москве их не утверждали. Почему? Когда задаем этот вопрос, ответ всегда один: такое решение принял президент. Не поспоришь.
- Можно ли говорить о каких-то «особых» критериях для претендентов на помилование?
- Помилование не зависит от отбытого срока. Но сами понимаете: если кому-то назначено длительное наказание, то через год или два мало кто поверит в заверения, что человек полностью исправился и заслуживает снисхождения. Да что далеко за примером ходить. Буквально сегодня мы рассматривали материал, где получивший восемь лет за убийство просит освободить его после двух лет нахождения в колонии. Разве это справедливо? Тем не менее, на заседаниях мы нередко спорим. Сейчас дискуссии в Комиссии не такие горячие, а раньше, помню, даже ссорились и потом долго не разговаривали друг с другом. И еще важно учитывать следующее: вопрос виновности и невиновности человека мы всегда оставляем за рамками обсуждения. Ревизия судебных решений – вне наших полномочий. Раз уголовное дело прошло все инстанции, значит, для вынесения приговора были основания. Мы берем готовый материал и решаем, как к нему отнестись с моральных позиций сегодняшнего дня.
- Что можете сказать о составе Комиссии?
- Люди в нее входят интересные, но совершенно разные и необязательно каждый из членов Комиссии - матерый юрист. Юристы в комиссии как раз не подчеркивают свои правоведческие познания. Наоборот, эти знания могут подаваться ими лишь как разъяснительные, консультационные. Это просто информация, которая, конечно, помогает разобраться в вопросе более объективно. В составе Комиссии можно найти врачей, журналистов, чиновников, учителей, священников, артистов, ученых… К рассмотрению дел мы подходим не с юридических, а скорее с гуманистических позиций и с позиций своего житейского опыта.
Недаром же в составе Комиссии нет совсем молодых людей, средний возраст – около 50 лет. Оно и понятно: чтобы судить о поступках других, человек должен иметь свой богатый житейский багаж. По сути, мы маленькая общественная палата, только вопросы решаем не общего характера, а «узконаправленные». Кстати, первым председателем нашей Комиссии был ныне покойный Евгений Федорович Куракин, мы с коллегами часто о нем вспоминаем. Очень интересный был человек, фронтовик, настоящий мужик!
- Не могу не спросить о мере объективности ваших решений.
- Непростой вопрос. Какая объективность, скажите, может быть по отношению к распространителям наркотиков? У большинства членов нашей Комиссии к данной категории осужденных не слишком «нейтральное» отношение: они же не только себе жизнь калечат, но и других при этом в яму затаскивают. Или ДТП с тяжелыми последствиями по причине нетрезвого вождения. Тут поход такой: ты сам за руль в пьяном виде сел, так что извини… Даже за убийство порой простить проще.
Например, женщина убила своего сожителя, который долго мучил ее, издевался – и мы пришли к выводу, что она достойна помилования. Президент, правда, не разделил нашего мнения.
- Получается, обсуждаете судьбы живых людей, а дело имеете с бумажками?
- Вовсе нет. Мы нередко выезжаем в места лишения свободы. Знакомимся с обстановкой, на месте рассматриваем жалобы – вплоть до обращений медицинского характера. Бывает, собирается в актовом зале пенитенциарного учреждения аудитория из осужденных - человек до 150. Мы им разъясняем: что из себя представляет Комиссия, как к нам можно обратиться и вообще узнаем, как информированы осужденные о существовании Комиссии по вопросам помилования. Случаются выезды и для того, чтобы на месте принять решение по конкретному человеку, ведь не все можешь понять, когда смотришь одни документы. Иногда необходимо и личное общение. В таких случаях создаем бригаду и выезжаем в колонию или тюрьму.
- Сейчас много разговоров о возможности массовой амнистии к столетию революции…
- Ничего не могу по этому поводу сказать. Помилование и амнистия – разные вещи. Амнистия – от слова «амнезия», это своего рода «забвение» государством твоего преступления. Забыло – значит простило. Помилование – это другое. Здесь учитываются всплывшие сегодня положительные моменты, и возникает некий элемент «жалости». Государство пожалело человека и проявило к нему милосердие. Хотя при этом и не простило его.
Решение об амнистии принимает законодательный орган, Госдума, например. В этом случае все обезличено, речь идет не о конкретных людях, а о составе преступления или о целых категории осужденных. Амнистия, как правило, приурочивается к какому-то важному событию. Я вот помню, что в 1975-м сразу две амнистии было: к 30-летию Победы и в связи с международным Годом матери и ребенка.
Помилование же – это сугубо индивидуальный акт. К тебе пришло обращение от конкретного человека – и ты его рассматриваешь со всех сторон. По опыту скажу: если Комиссия склоняется большинством голосов к положительному решению, то это дело мы обсуждаем особенно тщательно. Учитываем каждый нюанс, буквально все мелочи, смотрим все документы. Такова степень ответственности.
