Наш корреспондент спустился в знаменитый разрез «Коркинский»

Разрез «Коркинский» - самый глубокий в Европе. В феврале этого года, незадолго до президентских выборов, на нем побывал Владимир Путин. После его приезда и нагоняя чиновникам, не переселяющим людей из поселка Роза (он стоит рядом), о гигантской «воронке» узнала вся Россия. В последнее время, с легкой руки главы МЧС РФ Владимира Пучкова, все заговорили о рекультивации разреза. Мы решили посмотреть, насколько это реально.

В Челябинской угольной компании (ЧУК), владеющей разрезом, нам разрешили спуститься на самое дно и дали провожатого - исполняющего обязанности заместителя директора ЧУК по производству Анатолия Маткевича.

Но сначала нас экипировали: телогрейка, ватные штаны, шапка-ушанка, валенки, от которых я отказался.

- В армии служил? Портянки наматывать умеешь? - спрашивает у меня женщина-завхоз.

- Не служил, не умею, - честно признаюсь.

Тогда женщина показывает мастер-класс. Мне становится стыдно, поэтому от портянок тоже отказываюсь.

И вот я готов. Гляжу на себя в зеркало - вид тот еще, будто только-только с лесоповала. Впрочем, внешний вид здесь никого не интересует. Когда на улице минус 25, а тебе предстоит несколько часов лазить по снегу и углю, не до красот. Вот и наш провожатый, только что бывший в строгом костюме и при галстуке, уже стоит рядом в такой же телогрейке и ватных штанах.

Заходим в какое-то помещение. Оказывается, отсюда работники разреза спускаются вниз на специальных вагонетках. Кое-как втискиваемся в узкие сиденья (еще бы - в такой-то одежде!), машинистка дает последние указания - руки-ноги не высовывать и отправляет нас куда-то вниз. Примерно три-четыре минуты катимся по коридору, после чего наш транспорт останавливается - все на выход.

«Какое расстояние мы сейчас проехали?» - интересуюсь у Маткевича. - «Метров 800, - отвечает провожатый. - А дальше пешочком». Последние слова он произносит с какой-то загадочной улыбкой.

Идем по полукруглым коридорам, похожим на тоннели в метро. Здесь нет рельсов, зато много тяжеленных дверей.

- Это чтобы ветра не было, - поясняет Анатолий Маткевич.

Наконец, выходим, на воздух. Правда, свежим, назвать его трудно. Зато картина, открывающаяся взору, поражает воображение.

- Видишь, там далеко внизу экскаватор как игрушечный? - показывает куда-то вдаль Маткевич и, не дождавшись ответа, продолжает. - На самом деле он весит 300 тонн, а длина его стрелы - 30 метров!

Начинаем спуск вниз по шатким деревянным ступенькам и лесенкам, по обледенелым металлическим конструкциям. Попутно Анатолий Маткевич успевает дать нагоняй подчиненным. - Многие не хотят работать, а предприятие из-за них несет убытки, - негодует наш провожатый. - А молодежь сюда идет не очень-то охотно.

Мимо проезжает карьерный самосвал, у которого одно колесо выше меня. «Отойди! - кричит Анатолий Борисович, пытаясь перекрать шум работающей техники. - Близко к самосвалу стоять нельзя! Из кузова уголь вываливается». В доказательство на дорогу падает увесистый кусок породы.

Картина вокруг напоминает какие-то постапокалиптические фильмы. Еще вспоминается повесть Андрея Платонова «Котлован». Кругом серый снег, огромная и не всегда узнаваемая техника издает жутковатые звериные рыки. Всевозможные экскаваторы плотоядно пожирают уголь, а конвейерная лента мчит его дальше. Запах напоминает нечто среднее между выхлопами сотен стоящих в пробках машин и сильно пережаренной еды. От него не тошнит, не кружится голова, но и привыкнуть тоже сложно.

На самое дно мы спускаемся, когда холодное зимнее солнце уже в зените и светит точно над нашими головами. Внизу оказалось гораздо теплее, чем наверху. Может, все дело в постоянно тлеющем угле. А может, просто стало жарко от экстремального спуска. На дне картина еще более впечатляющая, чем наверху. Такой техники я еще не видел.

Особенно впечатляет «шагающий» экскаватор, напоминающий издали какое-то адское существо. Многотонная махина не едет на колесах, а именно ползет, приподнимая всю гигантскую конструкцию и делая жутковатые шажочки медленно и неуверенно, словно великан, который только учится ходить.

Налюбовавшись чудесами индустриализации и вдоволь налазившись по всей этой технике, начинаем собираться наверх. И только от одной мысли о том, какой путь нам предстоит преодолеть, начинает сводить ноги и руки.

Обратная дорога занимает два с половиной часа! Правда, это с учетом периодических перекуров, во время которых мы без сил валимся на грязный снег, а Анатолий Борисович смеется над нами и фотографирует на свой телефон. «Друзьям буду показывать, какие нынче журналисты физически не подготовленные», - с улыбкой объясняет он.

Мы снова в тоннеле, ведущем к вагонеткам. Садимся в них, и через три минуты оказывается наверху. Усталые, как собаки, грязные, как свиньи, но довольные собой, будто это мы своими руками добыли несколько тонн угля.

За чашкой горячего крепкого чая в кабинете Анатолия Борисовича, когда хозяин уже надел свой костюм, спрашиваю у него:

- А вам в чем комфортнее? В фуфайке или в цивильной одежде?

- Мне во всем комфортно, - улыбается он. - Я работы не боюсь. И в яму спускаюсь почти каждый день, несмотря на то, что вроде бы кабинетный работник.

- А в рекультивацию карьера, о которой в последнее время заговорили, верите?

- Вряд ли. Нужно понимать, что только проект рекультивации - огромные деньги. На сегодня у компании таких средств нет, а станет ли тратиться государство? К тому же сейчас в ЧУКе обсуждается стратегия развития на ближайшие 10-12 лет. Но понятно и то, что когда-нибудь уголь закончится, останется яма, вот тогда с ней и придется что-то делать, понадобится рекультивация. Разрез углубляли 40 лет, чтобы его засыпать, понадобится не меньше времени. Это огромные деньги. Сегодня об этом речь не идет...