«За четыре года не было рассмотрено ни одного дела с использованием принципов медиации»

В России уже четвертый год действует закон о медиации. То есть граждане, вступившие друг с другом в конфликт, могут на стадии судебного разбирательства помириться с помощью посредника в этом споре.

Тем самым облегчить жизнь и себе, и Фемиде. Однако медиативный способ примирения почти никем не используется. Председатель Арбитражного суда Челябинской области Андрей Орлов источник причин видит в ценностных приоритетах современного общества.

— На примере нашего суда могу сказать, что за четыре года не было рассмотрено ни одного дела с использованием принципов медиации, — говорит он. — У нас есть дела, завершившиеся заключением сторонами мирового соглашения. Но при этом применяются стандартные процедуры, предусмотренные арбитражным процессуальным кодексом. А тематика медиации никоим образом не развивается.

— Андрей Васильевич, давайте уточним, что означает слово «медиация»?

— В юридическом смысле — это альтернативный способ разрешения судебного спора посредством достижения договоренностей между сторонами о порядке его урегулирования. Когда применяются медиативные процедуры, суд прекращает рассматривать этот спор, так как стороны при участии медиатора разрешают его иным образом, нежели принятием судебного акта по нему.

— Речь идет о спорах в сфере экономики и предпринимательства?

— Да.

— Предположим, заявление в суд истцом уже подано. На каком этапе процесса подключается медиатор?

— При рассмотрении дела в суде первой инстанции — на любом этапе. Но для того чтобы этот институт заработал, нужно время. Когда мы общаемся с нашими зарубежными коллегами, в частности в Германии и Австрии, слышим их удивление по поводу того, как быстро мы хотим получить результат.

Они добились более-менее удовлетворяющего их итога по прошествии 30 лет после зарождения этого института. Мы же, на мой взгляд, сейчас находимся на стадии, когда должны определиться, стоит ли нам впредь затрачивать немалые усилия на развитие медиации.

— В чем основная проблема?

— Пока нет среды, благоприятной для медиативной деятельности. В первую очередь, нет самих медиаторов. Им не может быть судья или работник суда. Медиатор — совершенно самостоятельная, даже не процессуальная фигура. Да, в нашей Челябинской области есть круги, заинтересованные в этом институте. Но дальше обучающих семинаров и лекций мы, к сожалению, не продвинулись.

— Почему?

— Медиатор — фигура специфическая. К нему предъявляются достаточно серьезные требования. Он должен быть грамотным и в юридическом, и в экономическом плане, иметь практику работы в нашей сфере и, естественно, неангажированным, абсолютно незаинтересованным в выгоде одной из сторон. У участников процесса не должно возникать ни тени сомнения в беспристрастности медиатора.

Кстати, эта деятельность не направлена на получение прибыли. Хотя вознаграждение медиатору предусматривается, но заработать как можно больше денег — не его цель. Сейчас я не могу назвать ни одного человека в нашем регионе, который бы в полной мере отвечал всем перечисленным требованиям. Но даже если такой человек появится, его знания, авторитет и опыт могут оказаться никому не нужны.

— Это странно, ведь к исходу 90-х годов субъекты бизнеса научились договариваться друг с другом без криминальных разборок. Разве этот опыт внегосударственного регулирования отношений не способствует становлению медиации?

— К сожалению, нет, и тому много причин. Первая, как я уже сказал, требуемый набор профессиональных и человеческих качеств медиатора.

— Нет людей, внушающих доверие?

— Не хочу никого обидеть, но это так. Мало быть профессионалом и честным человеком. Важно, чтобы в ваши профессионализм и честность поверили другие. Вторая причина — нет интереса у большой части юридического сообщества: судебных представителей и адвокатов. Медиация забирает у них хлеб. Третий момент: бизнесмены неверно трактуют роль медиатора, действующего под эгидой Арбитражного суда (говорю по опыту других регионов). Они видят в них неких посредников, которые будут им помогать неформальными методами, защищая именно их интересы. Наконец, есть просто недоверие к медиации как совершенно новому институту.

Предпринимателю и его адвокату проще добиться судебного решения и исполнительного листа по нему. Они считают, что это надежнее. К тому же медиация предполагает переговоры истца с ответчиком. А если они друг друга видеть не хотят?

— Невысокий уровень культуры сочетается с верой в великую силу бумаги?

— Да, именно это и наблюдаем. Более того: отказавшись де-юре от командно-административной системы, де-факто наше общество ее сохранило. У нас все строится не на способности людей договариваться друг с другом, а на управлении в ручном режиме. Сейчас и судебное, и предпринимательское сообщества должны определиться: стоит ли дальше двигаться в направлении развития медиации, если за эти годы мы не чувствуем востребованности этих процедур?

— А вы к какой позиции склоняетесь?

— Я, может быть, идеалист, но не страдаю тягой к утопиям. Не вижу, кроме медиации, никакого другого юридического, экономического, общественного института, который смог бы снизить уровень конфликтности в предпринимательской среде. Просто не вижу другого механизма!

Государство теоретически может пойти на репрессивные меры, но причины конфликтов они не устранят. Примирять стороны — единственный и совершенно не утопический путь.

— Именно судейский корпус наиболее активно продвигает идею медиации. В чем ваша профессиональная заинтересованность?

— Повторюсь: в том, чтобы снизить уровень конфликтности. В обществе он сейчас невероятно высок, и предпринимательская среда — не исключение. Особая категория дел — корпоративные споры, когда внутри одного предприятия разгорается конфликт, например, между двумя учредителями.

Уже через короткое время он перерастает в войну на взаимное уничтожение. Естественно, обращаются с исками в Арбитражный суд. В итоге спор обрастает целой плеядой дел, порождая новые иски. А сторонам надо просто помириться. Вот здесь и необходимо посредничество медиатора. Когда стороны видят пути к примирению, у нас снижается нагрузка.

— Она по-прежнему велика?

— По итогам прошлого года к нам поступило около 26 тысяч новых дел. Рассматривают их 60 судей. При такой нагрузке повышается вероятность ошибок, а они в нашей работе очень дорого стоят. В некоторых видах споров стоит применять и досудебный порядок урегулирования: если кто-то кому-то не заплатил денег, может быть, достаточно просто напомнить об этом? В некоторых случаях, когда спора нет и одна из сторон признает невыполнение денежных обязательств, может быть, следует дать право сразу обращаться за судебным приказом. На его основании судебный пристав мог бы арестовать счет и списывать деньги на уплату долга. На мой взгляд, уместно было бы применять эти способы, чтобы не создавать такого количества споров. На их разрешение задействуется колоссальный по силе и стоимости государственный механизм.

— По характеру судебных дел можно объективно оценить происходящее в обществе?

— Думаю, да. Мы переживаем экономический кризис. Сейчас превалирует категория дел, связанных с неисполнением или ненадлежащим исполнением договорных обязательств. Не вовремя поставили продукцию, не заплатили в срок деньги, не так построили и так далее. Падает уровень ввода в строй строительных объектов, снижаются объемы перевозок железнодорожным и автомобильным транспортом. По налоговым делам видим, как уменьшается рентабельность наших предприятий металлургии: она балансирует на нуле. В 2005—2008 годах преобладали споры по ценным бумагам, инвестициям, кредитам. Сейчас, если речь идет о кредите, то о неполном объеме его возврата.

По делам о банкротстве отметил бы тенденцию, которая меня тревожит. Участилось использование банкротства в качестве способа ухода от платежей, в первую очередь, от уплаты налогов. И этим стали грешить предприятия, которые в свое время являлись столпами нашей экономики. Некоторые из них умудряются пройти по два-три круга таких банкротств.

— Все в рамках закона?

— Совершенно верно! Так вот, возвращаясь к проблеме медиации, могу сказать: только в благоприятной, дружественной предпринимательской среде можно говорить об экономическом росте. Смысл бизнеса состоит не в том, чтобы ловчее надуть государство и друг друга, а в сопряжении цели получения прибыли с благородным стремлением отвечать общественному интересу.

— С этой точки зрения, медиация — способ компенсировать несовершенство закона?

— Я не стал бы винить закон в несовершенстве. Все зависит от целей конкретных людей. Это как с ножом: можно с его помощью пищу приготовить, а можно человека убить. Законодательство — то орудие, посредством которого мы достигаем цели. Характер целей определяется средой, а ее невозможно создать централизованно.

— Ужесточая закон, все равно не можем перекрыть все лазейки для непорядочных предпринимателей, но при этом ухудшаем деловой климат?

— Именно так! И здесь мы касаемся идеологического фундамента построения предпринимательского класса. После краха советской системы прошло еще слишком мало времени для того, чтобы мы выработали общие ценности и поняли, куда идем. Раньше четко осознавали: «Коммунизм — есть советская власть плюс электрификация всей страны». А сейчас мы что строим? Капитализм? Но как раз это и есть утопия — строить капитализм.

Я шел в армию под лозунгом: «Созданное народом должно быть защищено». Попробуйте переложить его на современность! Не получится: с точки зрения многих, созданное народом у него было украдено. И как теперь это защищать? Осмыслить общие цели и ценности очень сложно.

— А почему капитализм — утопия?

— Я не сказал, что именно капитализм — утопия. На мой взгляд, утопично строить отдельно взятую экономическую модель, а не общество в целом. Гораздо более прагматично выбрать и построить модель, исходя из понимания, чего же мы все-таки хотим. Вот Китай создает свой особый социализм: часть экономики развивает на рыночных принципах, другую ее составляющую — с применением административных рычагов. Мы же все пытаемся делать исключительно по законам рынка. Но на их основе очень сложно развивать, например, оборонную промышленность. В судебной арбитражной практике рассматривалось дело: у одного из российских авианосцев порвался трос. Он необходим для посадки самолетов. Трос очень дорогостоящий, изготавливается из специальных видов стали, которую может сделать единственный в России завод.

Но, по нынешнему законодательству, Министерство обороны обязано объявить конкурс и заключить контракт только с тем поставщиком металла, который предложит наиболее выгодную цену. Вы же понимаете, что начинается вокруг этого?

— Физика вступает в противоречие с юриспруденцией?

— Да! А все потому, что в нашем обществе не определены базовые ценности и приоритеты. Поэтому так сложно договариваться. Но путь договоренностей — единственно правильный путь. Для меня это не идеализм, а рационально осознанный факт.