В «Издательстве Игоря Розина» вышла новая книга Александра Попова «Судный день», пожалуй, самая важная из множества написанных директором 31-го лицея
В нее вошли четыре вещи (им трудно подобрать жанровое определение): собственно «Судный день», «Национальность математика», «Свежесть невежества» и «Прощеный чай».
Все они писались в сложный период жизни автора, апогеем которого стали два суда - за пощечину совершившему подлость человеку и за якобы посредничество во взятке.
Дела были громкие. Общественность выступила однозначно на стороне директора лицея. Суд по второму делу каким-то счастливым образом оправдал директора лицея. И вроде бы все закончилось хорошо. Это если смотреть со стороны.
Александр Евгеньевич - не тот человек, кто будет искать сочувствия и тем более жалости к себе. Более того, почему-то я думаю, что его, стопроцентного мужика (в добром смысле слова), эта жалость может покоробить. Поэтому трудно представить даже сейчас, по прошествии месяцев, чтобы он, к примеру, рассказал в интервью о том, что ему довелось пережить, с какой бездной зла пришлось столкнуться.
Собственно, и у книги не было такой цели. Как всякий пишущий, а следовательно, рефлексирующий человек, Попов постоянно делает какие-то заметки - для себя. Но процесс писания оказался, кстати, еще и как род психотерапии, если не сказать спасения. Важно было даже не излиться на бумаге. Но посмотреть на себя и все, что происходит, как бы со стороны - вот достойный способ сохраниться.
Попов столкнулся не просто с преследованием со стороны системы. В конце концов, преследуют не его одного - хотя чаще, наверное, за дело. А он же в высшей степени честный, причем в самом главном смысле этого слова. Для него история с уголовным делом и перспективой потери лицея - экзистенциальная драма. А впрочем, даже античная трагедия. С одной стороны человек, с другой - непонятная, но грозная машинерия, натурально - рок, судьба.
При всей нелепости обвинений - прежде всего нравственных - мы в какой-то момент понимаем: нечто подобное, скорее всего, должно было рано или поздно произойти. Ибо очень уж сильны «эстетические разногласия» Попова и всей практики нынешней нашей жизни - вообще и педагогической, в частности.
Многие коллеги с тихим ужасом, благоговейным любопытством, а иногда и с завистью смотрели, как он, например, говорил с чиновниками, как отвечал полиции на запрос о национальности учеников. Вообще как повседневно держал себя. И продолжает. В том иные видят фронду. А он и не думает кого-то дразнить или шокировать. Сказать, что у него в лицее национальность одна - математика, так же естественно для Попова, как выкурить сигарету. Он - наивный, родня вольтеровскому Простодушному. «Я играю в детские игры. Меня постоянно пытаются втянуть во взрослые забавы», - пишет Попов.
«Судный день» начинается с ощущения собственной смерти. Точнее, того, что происходит на следующий день. Довольно жесткая, но абсолютно искренняя для Попова метафора. В сущности, конец света для него тогда и состоялся, но жизнь-то продолжается - как абсурд.
Нам трудно представить себе Попова без его лицея, а ведь ему самому - тем более! Эти месяцы мытарств - отберут лицей или случится-таки чудо? - наполнены вязким веществом остановленного времени: недодуманные мысли и недопережитая боль.
И он отпускает свое сознание блуждать в этом кафкианском пространстве, цепляясь за ассоциации и созвучия. Попов вообще очень чуток к слову. Он его препарирует, катает на языке до нужного смысла. Текст получается гуттаперчевым, ершистым. Дискретность сознания передается короткими рублеными предложениями. Читатель подчас должен делать усилие, чтобы не потерять логику и смысл его «крохоток». Но в какой-то момент поддается их странному обаянию, научается доверять чужому тексту, как другому человеку, который не где-то сверху, а рядом.
Форма находит-таки содержание. Будто бы сами собой, устав от поисков, слова складываются в афоризмы. Есть даже вполне спелые. «Жил в суровых клизматических условиях». «Дров наломал, а тепла как не было, так и нет». «Если жизнь протекает хорошо, значит, дала трещину». «Извините, что говорю, когда вы перебиваете». Или еще: «Давайте не будем, а если будем, то давайте». Вот вообще маленький шедевр: «Человеком быть - самое большое наказание. Не быть - преступление».
Сквозь штриховку слов проступает реальные эпизоды жизни автора и его лицея. Например, как однажды в школу явились «психодерматологи», предложив тестировать детей и взрослых по отпечаткам пальцев. Что-то, наверное, искали... Он им и дал «пальчики» начальницы отдела кадров. Те аж приободрились: «Вас неудержимо тянет к мужчинам. С таким пороком школой руководить нельзя!»
Нам-то казалось, что мы поддерживаем его, но с той стороны это выглядело иначе. «Меня тогда все бросили. Их интересовало: чем упаду, орлом или решкой», - признается Попов.Интересовало очень. Они не просто наблюдали. С ним работали. Однажды во время следствия - звонок на домашний. Голосом вице-премьера федерального правительства (!) ему выражают сочувствие и поддержку, обещают завтра же выгнать из власти тех, кто допустил беспредел. И тут же сообщают цену: пять миллионов. Взятку вымогают! Попов бы даже поверил, если бы не сумма запроса. И решил подыграть. На словах согласился. Звонки стали чаще, его уже поторапливали. Однажды он сделал вид, что ушел в глухой запой. На следующий же день в лицее явилась комиссия: надеялись поймать пьяным на работе.
«Враждебность ада абсолютно лишена логики... Ад - явление настоящего безумства», - резюмирует Попов. И добавляет без торжества: «Я чем-то задел адских…»
Попов не ограничивается констатацией наличия зла в мире. Он описывает его ключевую, определяющую функцию - разрушение: «Чертом быть просто, перечеркивай все - и станешь». И порой уже кажется, что разрушению подлежит все. И ничего с этим не поделаешь. Ни сил не хватит, ни веры.
Но парадоксальным образом у Попова есть соломинка. «Неприкосновенность школы - вещь очевидная, - пишет он. - Для меня школа - крепость Брестская». Школа в его системе образов и ценностей - самое главное понятие, почти как Родина или мать. Это и сущность, и методология, и лакмус. И шкала. Когда мир рушится, собирать его приходится из цифр и букв, как первокласснику - азбуку. Переосмысливая известную русскую истину, от учебы - с самых азов! - не зарекайся. Вне зависимости от твоего опыта, знаний или возраста - будь готов. Верно, тут и кроется смысл удивительного человеческого таланта Александра Евгеньевича.
