И говорят: "Живи!"

К 100-летию поэтессы Ольги Берггольц петербургское издательство “Азбука-Классика” выпустило книгу “Ольга. Запретный дневник”.

Это имя теперь подзабылось. А ведь именно Ольга Федоровна Берггольц была “голосом блокадного Ленинграда” – измученные люди ловили по радио ее слова, утешающие и побуждающие к жизни. А потом ее книги меняли на хлебные пайки, и не было, как говорила потом сама поэтесса, ничего дороже этой цены. И слова “Никто не забыт и ничто не забыто”, затертые до неузнаваемости теперь, – тоже ее.

Ольга Берггольц умерла в 1975 году в ранге “классика советской литературы”. Очень немногие знали, что в жизни Берггольц были ужас и мрак. Об этом мы узнаем только сейчас, когда опубликованы ее дневники, конфискованные КГБ сразу после смерти поэтессы. Казалось, в архивах советской тайной полиции навсегда растворились и материалы ее дела. Но год назад они были извлечены на свет. Эти документы, а также воспоминания современников, письма и избранная поэзия составили настоящую книгу.

Такая книга должна бы стать событием. И будь сейчас перестроечное время, у нее случилась бы иная судьба – и тираж другой, и внимание. Но Берггольц оказалась мудрой:

"Черт тебя знает, потомство, какое ты будешь: И не для тебя, не для тебя я напрягаю душу: а для себя, для нас, сегодняшних, изолгавшихся и безмерно честных, жаждущих жизни, обожающих ее, служивших ей – и все еще надеющихся на то, что ее можно будет благоустроить"

Какая уже по счету искореженная и растоптанная судьба! Сколько бед и несчастий! В 30-е годы она потеряла трех дочерей. Пережила смерть двух мужей. Во время войны ее отца выслали в Сибирь как немца (хотя он – латыш по происхождению). Наконец, страдания и голод во время блокады Ленинграда: Но “небывалый опыт человечества”, как охарактеризовала жизнь блокадного города Берггольц, хоть как-то был искуплен великой целью – будущей Победой.

Самое страшное и унизительное случилось в 1937-м. И в этом найти смысл было невозможно. Сначала молодую поэтессу просто вызывали на допросы (после одного из них у женщины случились преждевременные роды). А спустя полтора года и вовсе посадили. Обвинение было диким, но, в общем, стандартным – подготовка убийства Жданова, тогдашнего ленин-градского партайгеноссе.

Страшными были не только сам тюремный быт, унижения, потеря еще одного ребенка после очередного допроса. Но – ощущение разъятости мира, ведь она искренне и пылко была предана идеалам революции, была “знаменем”, верила в Сталина и в праведность всего, что делалось. А в тюрьме поняла, что “сидят люди невиновные”. И продолжают верить, что Он “не знает”, как мордатые “гепеушники” топчут их идеалы.

Ей повезло – по некоторым данным, избежать пули в затылок и небытия помог Александр Фадеев. А страх вместе с ощущением повсеместной лжи и моральной изнасилованности остался навсегда.

“…Да, но зачем все-таки подвергали меня все той же муке?! Зачем были те дикие, полубредовые желто-красные ночи (желтый свет лампочек, красные матрасы, стук в отопительных трубах, голуби)?

И это безмерное, безграничное, дикое человеческое страдание, в котором тонуло мое страдание, расширяясь до безумия, до раздавленности?

Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули ее обратно и говорят: “Живи”"

“Ольга. Запретный дневник”, Санкт-Петербург, “Азбука-классика”, 2010, 5000 экз., 540 стр. Книга предоставлена магазином “Книжный город” (ул. Цвиллинга, 34).