Случайные великие поэты

Сегодняшняя дата вполне может послужить напоминанием о том, что изящная словесность до безобразия разнообразна (и это принципиально). Именно поэтому искусство поэзии не терпит повторений, но крайне благоприятствует перекличкам. Антологии разного толка, тематические сборники, книжные серии как раз и призваны регулярно свидетельствовать об этом.

Территория, на которой разбросаны ценные поэтические минералы среди графоманского мусора (иногда даже статусного), слишком обширна. Запутаться легко, без ориентиров не обойтись. И когда несколько лет назад вышла массовая 100-томная серия «Великие поэты», задача, казалось бы, упростилась. Но список авторов получился не совсем адекватным названию. Закономерных причин тому несколько:

1. Название серии ко многому обязывало: отобрать определенное число великих и при этом доступных поэтов (разных эпох и стран) непросто. Фигур, не вызывающих ни у кого сомнений в своей значительности, не так уж много. По идее, название серии стоило выбрать менее претенциозное. Но ко всему «великому» внимания ведь больше.

2. 100 книг. Любовь к круглым числам на этот раз вышла боком. Необходимость добирать поэтов до ста привела к тому, что в серию попали дистиллированный Семен Надсон, ограниченно-почвеннический Степан Щипачев, угловато-аляповатый Евгений Винокуров и ещё ряд авторов, которые до великих, мягко говоря, не дотягивают.

3. Баланс «своё – чужое». Естественно, большая часть поэтов в серии – русскоязычные. Как будто получается, что среди великих стихотворцев больше всего русских. Это, конечно, не так. Но в такой ситуации нет ничего удивительного: в иностранных рейтингах, естественно, больше туземцев. Всяк кулик свое болото хвалит.

4. Переводы. Стихи проигрывают даже в хороших переводах. Поэтому не так удивительно, что в серии совсем нет, например, китайцев. Хотя их вклад в условную мировую литературу значителен. За весь регион отдувается один Басё. При этом известный популяризатор дзен Дайсэцу Судзуки писал, что западные люди вообще не могут воспринять всю прелесть хайку в силу культурных особенностей.

5. Доступность. Немало античных поэтов (Овидий, Гораций, Катулл) более значительны в своих творениях, чем стихотворцы нового времени. Но читать древних даже в переводах без подготовки затруднительно. За них берутся в основном специалисты. Кроме того, достаточно большой пласт составляют выдающиеся, но слишком сложные для восприятия поэты. Очевидно поэтому в серии нет Даниила Хармса, но есть другой обэриут – Николай Заболоцкий (в зрелых стихах он не так уж прост, но в целом ясен).

Просветительские плюсы

В чем необычность именно этой серии? Многие чисто коммерческие аналоги выходят относительно небольшими тиражами. Список имен обычно короток, поскольку издатели рискуют редко: выпускают в свет самые раскрученные имена. Составители серии «Великие поэты» с одной стороны сделали движение в сторону массовости. Тиражи томов варьировались: к примеру, Данте (в основном его лирика, менее известная чем «Божественная комедия») вышел аж в 107 тысячах экземпляров, для сравнения «поэт радости и хмеля» Языков – в 9 тысячах.

С другой стороны, в серию попали авторы, которые не слишком известны в широких кругах, но при этом заслуживают внимания. Например, начинавший как футурист Семен Кирсанов стал действительно удачным выбором. В его текстах соединились и актуальный, очень осязаемый лиризм, и нетривиальная форма. Кирсанова при жизни время от времени обвиняли в формализме, что теперь можно считать достоинством поэтики. Одна только «Твоя поэма» 1937 г. на смерть жены чего стоит. При этом текст явно отмечен влиянием модернизма:

Не спал,
сквозь пальцы
видел я:
ключ сполз,
сам
ящик отпер,
щелк –
и выглянула из стола
насечка деревянных щек
и указательный
ствола.

Интересно также, что примерно 20 процентов всех авторов в серии – романтики разного толка и степени. Это, конечно, не случайно, ведь такое мировосприятие по-прежнему находит отклик у широкой аудитории. В серии вышли как представители преромантизма (Константин Батюшков), так и поздние романтики – революционные (Михаил Светлов, Эдуард Багрицкий). Правда, ангажированную позицию последних еще в конце 1960-х гг. раскритиковал в статье «О романтической идеологии» литературовед Анатолий Якобсон.

Видимо, составители серии закрыли глаза на отрицательные идеологические моменты, чтобы представить удачные тексты. Хотя и яркая запоминающаяся «Гренада» Светлова создает до нелепости искаженный образ участника Гражданской войны (он до отвращения точнее в стихотворении «ТВС» Багрицкого). Но звучание и ритм всё-таки здесь важнее содержания.

Кого не хватает? Кто лишний?

С одной стороны удивляет, что не вышел томик Иосифа Бродского. С другой – это даже закономерно с учетом богато представленного почвеннического фланга. Из-за особенностей поэтики нобелевский лауреат с трудом вписывается в представленный блок второй половины 20 века. И дело даже не в сложном контексте некоторых его стихов и моральном релятивизме. Его «ворюга мне милей, чем кровопийца» выглядит безобидней угроз Франсуа Вийона врагам Франции в соответствующей балладе (а этот поэт в серии вышел).

Да и строку Бродского «Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик» тоже нельзя воспринимать слишком буквально (особенно с учетом иронической интонации «Представления»). И даже когда поэт пишет напрямик: «Кровь моя холодна. / Холод ее лютей / Реки, промерзшей до дна. / Я не люблю людей», опять-таки нельзя ставить знак равенства между автором и лирическим героем.

А если бы книга Бродского в серии вышла, по ней можно было бы составить представление о некоторой части русской «пост-Бродской» поэзии. Но если предположить, что этого поэта не существовало в природе (как предлагают составители серии), то потерявшие опору эпигоны Иосифа Александровича, видимо, должны самораствориться в воздухе от великого стыда за свою несамостоятельность.

Удивляет отсутствие в серии Бориса Слуцкого, написавшего немало важнейших и точнейших текстов. Одного автора «Лошадей в океане» можно было бы спокойно заменить на ставших внезапно великими Демьяна Бедного и Александра Чижевского. К сожалению, в серии оказалось немало взаимозаменяемых фигур. В основном, это конъюнктурные советские поэты, которые писали так, как будто не было Серебряного века и много чего еще. Они просто наполняли застывшие формы дозволенным содержанием.

Удивляет отсутствие в серии хоть и манерного, но всё же создававшего четкие образы Георгия Иванова. Литературовед Михаил Гаспаров характеризовал его так: «Акмеист с романтическим уклоном в томную ностальгию. Наиболее зрелые и индивидуальноокрашенные его стихи написаны уже за границей после 1923 г.» Так что Иванов вместе с Владиславом Ходасевичем (он в серии вышел) отчасти представил бы обширный пласт эмигрантской поэзии.

Удивляет и возведение на пьедестал Николая Рубцова. Велик ли автор, написавший: «На тревожной земле / В этом городе мглистом / Я по-прежнему добрый, / Неплохой человек»? Очевидно, что нет. Рубцов, начинавший с не совсем ординарных стихов, увы, постепенно скатился в одномерную есенинщину. Нужен ли русской поэзии второй Есенин, пусть и другого разлива? Очевидно, что нет.

Резюме

Конечно, 20 век был богат на яркие имена и целые направления, которые остались за кадром отчасти по перечисленным выше причинам. Совсем не представлен в серии американский континент (интересно было бы увидеть Роберта Фроста, например). Нет ни одного нобелевского лауреата (кроме Бунина, но он получил премию за прозу). Понятно, что любая награда в сфере искусства по-своему конъюнктурна. Однако знаменитые Уильям Батлер Йейтс, Пабло Неруда, Чеслав Милош уже не раз выходили отдельными изданиями на русском.

Линия составителей такова, что не удивляет отсутствие экспрессионистов и битников, герметистов и метареалистов. Всё это уже из разряда «поэзия для интеллектуалов». Но даже современные российские стихотворцы писали тексты, вполне доступные и для не слишком искушенных читателей. Это относится к Денису Новикову, Тимуру Кибирову, Сергею Гандлевскому и некоторым другим авторам.

Иерархия в искусстве – дело часто спорное. Но данный издательский проект показал, что шанс затесаться в число великих есть у намного большего числа авторов, чем кажется. А ведь это может обнадёжить и внушить оптимизм в того, кто выбрал для себя поэтическое поприще.