Рабочее отношение к людям

Без сильной промышленности экономика развиваться не может. Но индустрию следует обновлять. Для этого нужны кадры, причем хорошо обученные. Почему государство, уже несколько лет стремящееся привлечь молодежь к станку, в основном терпит фиаско?

Успех без труда

Теме престижа рабочих профессий и технических специальностей, а также стирания граней между студенческой скамьей и производством в последние годы был посвящен не один десяток форумов и «круглых столов». Первая из обсуждаемых проблем - почему люди не идут на заводы. Причин называется несколько. Во-первых, грязно. В буквальном смысле. На недавнем экономическом форуме Южного Урала участники приводили пример, когда молодой специалист отказался от хорошей зарплаты на металлургическом комбинате, потому что его впечатлил налет пыли. Его он видел каждый вечер на своем припаркованном в районе предприятия авто.

Аргумент, что отцы и деды трудились в условиях, куда более жутких, и многие, тем не менее, прожили долго и счастливо, не срабатывает.

Стандарты счастливой жизни изменились. И в этом - вторая причина нехватки заводской молодежи. Апелляция к опыту отцов не корректна хотя бы потому, что они росли в обществе, которое хотя бы формально декларировало равенство. То есть в бесклассовом обществе. А у нас, слава богу, пока не рознь, но уже четкое классовое разделение. И справедливы доводы тех, кто констатирует: надеть рабочую одежду с точки зрения современного молодого человека - значит обречь себя на низкий старт в социальной иерархии, которую культивирует в своей массе общественная мораль.

Можно сколько угодно говорить об успешности тружеников, зарабатывающих возле своих станков хорошие деньги. Но понятие «успешность» в современной трактовке учитывает не только количество заработанных рублей, но и то, как они были заработаны. И здесь проповедуемый в советском прошлом трудоголизм безнадежно проигрывает предприимчивости, причем опять же в нынешнем значении этого слова. Значение же таково: чем легче дался достигнутый результат, тем лучше. Казалось бы, даже такой подход к жизни должен поощрять рационализаторство (инновации) и творческую мысль (креатив). Но у нас все заканчивается приспособленчеством.

Возвращение гордости за профессию, которая дает не только кусок хлеба, но и чувство собственной значимости (всеми признаваемой), - дело не столько техники, сколько гуманитарных технологий. А с ними все хуже. В масштабах государства такое ощущение, что о человеке труда вспоминают лишь, когда нужно разогнать офисный планктон с митингов. Но человек труда заслуживает же гораздо большего. И не защиты даже, а уважения.

Культ из еды

Показательно, как культ успешности с точки зрения современных ее критериев убивает стремление постигать тонкости профессии, к которой лежит душа. И это разительно отличается как от воспитательных парадигм индустриальных советских лет (по ним многие испытывают ностальгические чувства), так и от передовых западных обществ. И в том, и в другом случае система социальных лифтов доступна для людей разных способностей и профессиональных пристрастий. Причем иерархии способностей весьма условны. В утверждающем эту условность американском масскульте особый статус лишь у силовиков-супергероев, но это дань культурным традициям прошлого (в каждой культуре свои богатыри).

В остальном же девушка или парень, стоящие за стойкой в сельском кафе, вызывают у зрителя не меньше симпатий и формируют не меньшее количество поведенческих штампов, чем манеры крутого столичного адвоката. И планету в фильме «Армагеддон», если помните, спасал далеко не белый воротничок. Отметим, кстати, что американский кинематограф - явление, по большей части, коммерческое. То есть создатели кинопродукта не столько формируют, сколько реагируют на уже существующий в массах спрос.

Кстати, наше государство нередко упрекают за его отстраненность от пропаганды, в том числе рабочих профессий. И кажется даже, что государство на эти упреки отреагировало, отправив своих представителей пропагандировать образ жизни человека в спецовке. Но проблема заключается в том, что образ этого человека вроде бы складывается, а жизни его не видно. Жизни во всех смыслах этого слова - от бытования до бытия с его ценностями и высокими смыслами. Вместо этого упор «в пропаганде» делается на хорошей зарплате. То есть тема профессии как дела жизни подменяется культом материального достатка. Но из еды, как сказано у классиков, культа делать не надо. Иначе получится «как всегда».

Выхолащивание человечной (гуманитарной, духовной) составляющей из мотивации молодого человека овладеть тем или иным ремеслом порождает массу проблем. Во-первых, личного свойства: я делаю то, что не люблю, потому что за это платят. Прямая дорога к неврозу!

Во-вторых, непонятно, как управлять рынком труда, выстроенном без учета нематериальных человеческих потребностей. В итоге отсутствие общих представлений о реальном и должном не позволяет, например, вузам договориться с работодателями. В итоге последние сами вынуждены решать проблему кадров, обучая людей непосредственно на предприятиях.

Влияние государства на этот процесс сводится к минимуму. Возможно, это и хорошо. К такому выводу приходишь, ознакомившись с исследованием кандидата исторических наук, доцента ЧГАКИ Сергея Климакова. Он изучал систему профессионально-технического образования (ПТО) Южного Урала столетней давности. Некоторые его выводы позволяют провести параллели с сегодняшним днем.

Роль государства надуманна

- Возвышение темы ПТО в общественно-политической повестке конца XIX-начала XX веков объяснялось не только и не столько актуальными запросами растущей экономики, - убежден С. Климаков. - Существовали другие сильные факторы. Среди них, например, политические резоны: на причастности к современному на тот момент тренду - на «умных» разговорах, на обсуждении и попытках применения в России западного опыта - эффектно создавались «прогрессивные», «авангардные», «умеренно-либеральные» имиджи общественных деятелей. Соответственно тема ПТО в известной степени была данью моде. С другой стороны, и царский режим использовал сферу профессионально-технического образования, в том числе в качестве магнита, которым детей из низших классов общества оттягивали от поступления в гимназии и реальные училища, более высокие по статусу, чем средние заведения ПТО.

По словам исследователя, экономический мотив развития профтехобразования, как выясняется сейчас, нередко являлся лишь «идеологическим прикрытием» других движущих сил. Например, создание в Златоусте в 1909 году первого (и до революции единственного) на территории современной Челябинской области среднего технического училища объяснялось, в первую очередь, запросом «местной элиты». Она была заинтересована в том, чтобы дать своим детям образование, не отпуская их от себя, из родного города, но чтобы впоследствии была возможность поступить в вуз. Министерство просвещения десятилетиями отказывало просьбам городского сообщества открыть в Златоусте гимназию или реальное училище, обосновывая это недостатком госфинансов. Открыть же среднее техническое училище было проще. Руководство государственного Златоустовского горного округа, объединявшего несколько окрестных заводов, встало на сторону горожан и через свое министерство (государственных имуществ) стало активно давить на министерство просвещения: мол, очень нужны нам мастера и техники (хотя и это тоже было правдой). В итоге аналог современного минобра, взятый «в клешни», сдался. Училище было открыто.

- Сегодня в основе разговоров о важности развития профессионально-технического образования также может быть не только кадровый мотив, - продолжает исследователь. - Не менее важны иные факторы: коммуникационный, медийно-имиджевый, ощущение причастности к либеральному тренду и так далее. Следовательно, дать объективную оценку эффективности конкретных решений или даже проектов в этой области я бы осмелился лишь лет через 10-15 после первых выпусков.

По данным С. Климакова, в 1917 году в России и на Урале наличие среднего технического образования так и не стало непременным условием начала трудовой деятельности. Подготовка кадров (особенно низшего звена) для различных отраслей хозяйства продолжала вестись, в первую очередь, вне специальных образовательных учреждений. В существовавших с конца XIX века на территории современной Челябинской области одном ремесленном училище и четырех ремесленных школах к 1917 году официально окончили полный курс не более 400 человек. К тому же они не всегда шли работать по специальности. А те, кто все-таки приходил на завод, порождали вопросы по качеству обучения. Менее 400 выпускников - капля в море относительно тогдашнего отряда трудящихся на предприятиях края! И ведь ничего смертельного на фоне этого мизера не случалось, экономика не задыхалась, численность рабочих неуклонно росла - потому что у промышленности проявлялись хорошие резервы адаптации к изменяющейся ситуации с кадрами за счет внутренних источников. В первую очередь, системы производственного ученичества.

- Анализ озвучиваемых самими крупными предпринимателями конца XIX-начала ХХ века кадровых запросов показывает, что идеальный образ «квалифицированного кадра» они чаще всего представляли не столько как технически подкованного специалиста, сколько в качестве лояльного, малопритязательного, но с относительно высоким уровнем культуры работника, - отмечает историк.

Наконец, еще один актуальный вывод Сергея Климакова, идущий в разрез с современным государственным трендом:

- Лучшие образовательные результаты, как показывает история, демонстрировали те учебные заведения, в которых - вне зависимости от формы собственности и отношений управления - формировались и получали простор для деятельности педагоги-творцы, не боящиеся выходить за рамки прижившихся стандартов. Успеха добивались креативные педагогические команды, в которых формировалась атмосфера сотворчества учащихся и учителей. Эти «точки роста» были заметны в деятельности Челябинской торговой школы и Златоустовского среднего механико-техническое училища.