Нам, старикам, при капитализме трудно:

После публикации в статьи о форуме тружеников тыла в редакцию стали звонить люди, память которых сохранила подробности, связанные с работой в тылу. Среди них читательница с 20-летним стажем Евгения Яковлевна Куприна. В годы войны она описывала имущество у преступников, бесстрашно входя в дома, которые обыватели старались обходить стороной, потом сама реализовывала вещи на базаре, а деньги сдавала в кассу Госбанка. О том, как все это было, Е. Куприна рассказала мне во время нашей встречи.

-- Когда началась война, мне было 14 лет, - вспоминает Евгения Яковлевна. - Устроили меня паспортисткой в Ленинский район. Зима, холод, одежонка плохая, до работы добираться трудно. В феврале 1942-го меня взяли делопроизводителем в нарсуд, находившийся в соседнем доме, и это было большой удачей. Вскоре я стала секретарем суда, участвовала в судебных заседаниях, звонко произносила: . Так полтора года проработала, а когда нашего судебного исполнителя взяли на фронт, мне предложили занять его место. Мне уже исполнилось 17 лет, и я согласилась.

Сейчас даже не верится, что это все было со мной: по решению суда мне надо было конфисковать имущество воров, преступников разного рода. Я это имущество описывала, реализовывала, а деньги сдавала в кассу Сбербанка на площади Революции. Ходили мы с понятыми, с милиционерами, мне давали машину. Однажды приехали на конфискацию, сам преступник в тюрьме, а родственники-то дома. Не успели приступить к погрузке, как один из находящихся в доме мужчин бросил в меня нож, но попал милиционеру в руку. Он рванулся и задержал парня, снял ремень, завязал ему руки и увез в милицию. Прислали другого милиционера, и мы закончили работу.

Какое имущество вы описывали?

Тканей много было: отрезы бостона, шелка, шерстяных материалов и всевозможные промтовары. И я потом с машины с милиционерами эти ткани на базаре продавала. Старалась продать подороже, кричала: Как наторгую, составляем акт, а деньги - в Госбанк.

Только ткани, а золота, украшений не было?

Украшений не было, то ли их не носили в ту пору, то ли родственники прятали. Однажды пришлось реализовывать велосипед, тогда это было все равно что автомобиль, я его сдала в магазин. Другой случай 6ыл: приезжаю в дом, а там голые стены, одна бабулька сидит. Я спрашиваю ее, где имущество, а она только плечами пожимает, ничего не знаю, говорит. Вышла я во двор и вижу: коза стоит в сарае. Заберу-ка, думаю, хоть эту козу, иначе получается, что я с заданием не справилась. Взяла козу, привела к себе в кабинет, привязала. Сижу с документами, и вдруг коза стала блеять. Я оторвалась от бумаг, посмотрела на нее и поняла, что своими руками взвалила на себя обузу: козу ведь надо кормить, поить, доить, выгуливать: Я пришла в ужас и бросилась отводить ее обратно бабуле. Распишитесь, говорю, что я ваше животное возвращаю:

Не жалко вам было тех, у кого забирали, может быть, последнее?

Как не жалко, конечно, жалко. Я ведь сама из репрессированных. Жили мы в северном Казахстане в селе Камышлово Полуденского района, пока нас не раскулачили. Отец сбежал, устроился на Челябинский тракторный завод, а потом и нас привез. Землянку нашел, и мы там с родителями и четырьмя моими братьями и сестрами жили. Мне было около 4 лет, и я многое помню. Помню, около магазина корзина с яйцами, видимо, кто-то торговал. Мне любопытно, я взяла незаметно одно яйцо и принесла домой. Отец заставил меня пойти обратно и вернуть. Брать чужое было нельзя. Так нас воспитывали. Я поэтому к любому делу всегда старалась подходить честно и ответственно. Даже если это была конфискация имущества, которой я занималась всю войну.

В 1946 году из армии вернулся судебный исполнитель и потребовал, чтобы его место освободили. Ему как фронтовику пошли навстречу, а меня взял к себе секретарем начальник управления юстиции по Челябинской области Федор Лукьянович Токарев.

Как вы тогда одевались, что ели?

Ели лепешки из муки и травы, носили кирзовые сапоги, даже на танцы в них ходили. Наша семья жила на ЧТЗ на 6-м участке, и мимо нашего дома ходили колонны трудармейцев, среди которых было много узбеков и таджиков. Говорят, они были небое-способные в силу религиозных убеждений. Их вера не позволяла им убивать людей, вот их и отправляли на ЧТЗ работать, а жили они в поселке Буденновка. Они очень любили свои семьи, детей, и свой паек в 800 граммов хлеба продавали и отправляли деньги на родину. Смотришь из окна: идет колонна труд-армейцев и несколько человек падают. Бежишь, вызываешь милицию, те начинают осматривать умершего, а у него за пазухой пачка денег. Не успел отправить семье. Каждый день машину трупов вывозили. Конечно, и наши русские за станками умирали, всем трудно было.

Война еще не кончилась, а сотрудники нарсуда посоветовали мне поступить учиться в юридический техникум на Васенко, 102, ты, говорят, Женечка, у нас способная, тебе дальше надо учиться. И я стала днем работать, а вечером учиться. Ездила с ЧТЗ в центр, от трамвая №?8 до сада ЧТЗ два с лишним километра. Однажды иду после занятий в 11 вечера, на мне короткая плюшевая куртка, кирзовые сапоги, и вдруг слышу, погнались за мной два парня. Я пока от них бежала, сбросила куртку, учебники, все, что у меня было. Раздетая добежала до своего дома, бросилась на дверь веранды и грянулась оземь. Родители в окно выглянули, а я там лежу. Втащили они меня, привели в чувство. Вот так и училась, но техникум закончила.

А потом как жизнь сложилась?

Хотела пойти нотариусом, но не пришлось. Вышла замуж, пошли ребятишки. В 1946-м пришла на Кировский завод, обрабатывала документы по внедрению в производство изобретений, потом работала на обувной фабрике, в женском общежитии ЧТЗ воспитателем, комендантом, заведующей. У меня было 450 девочек, и каждую я знала в лицо, по имени, в какой комнате живет и где работает. В общежитии у меня порядок был, и за девочек своих я всегда заступалась. Иногда кто-то пожалуется на мастера, что детали дает только дешевые делать, не заработаешь, или еще в чем-то ущемит. Вот я и бегу на завод (у меня постоянный пропуск был), разговариваю с мастером, с начальником участка, выясняю. Потом работала в тресте хозяйственником. А последние 20 лет в городском бюро МСЭ - медсестрой, медрегистратором. С больными людьми общаться непросто, но у меня, видно, получалось. Однажды мне даже принесли газету с благодарностью в мой адрес, один больной написал и назвал меня врачом.

Сейчас мне 85, общий трудовой стаж 52 года. Непростая прожита жизнь, но в ней было место доброте, состраданию, вере в людей. А сейчас что делается: дети убивают родителей, родители детей, все заняты зарабатыванием денег, обманывают друг друга. Нам, старикам, при капитализме очень трудно: