«Стране нужны ассенизаторы»

В стационар на тридцать восьмой неделе беременности меня направили, специально для того чтобы подготовить к родам. «Все-таки вам уже 37 лет, первый ребенок, мало ли что». Я отправилась в больницу, хотя самочувствие было отличное — в роддом сама за рулем приехала. Действительно, лучше уж полежать пару недель, чем рисковать первенцем в таком-то возрасте. Жалоб на момент поступления у меня не было. Ребенок развивался нормально. УЗИ плода от 18 ноября 2008 года показало: беременность доношенная, пороков развития не обнаружено.

А 24 ноября в результате тяжелых и мучительных родов мой сын появился на свет. Живой, но бездыханный — родовая травма, привела к гипоксии мозга. Доктор В. Н. Ярошенко, принимавшая роды, сразу же поспешила обвинить меня в результате: «Как рожала, то и получила».

Из моего дневника:

«25.11.08. Мой долгожданный мальчишечка лежит на реанимационном столе в детской палате интенсивной терапии. Он дышит с помощью аппарата ИВЛ. Питается раствором глюкозы через пупочную артерию. Пытаюсь погладить его крошечные ручонки. Он на любое прикосновение отвечает приступом судорог. Остается только смотреть на эти неописуемые страдания. Не могу. Слезы застилают глаза…»

В 2008 году в Саткинском районе младенческая смертность увеличилась в 2,3 раза по сравнению с годом предыдущим — это официальные данные, опубликованные в местных газетах. По этому поводу 12 декабря даже состоялось рабочее совещание. Заместитель начальника управления здравоохранения района по материнству и детству А. Завадская сообщила участникам совещания, что основной причиной гибели младенцев является внутриутробное инфицирование плода.

Косвенные причины (это на мой взгляд) кроются все же в легкомыслии и безответственном отношении некоторых медработников к своим обязанностям. И в элементарном неуважении к женщине. Ну вот, к примеру, меня начали готовить к родам. Перед этим, как известно, очищают кишечник. После клизмы нужно немного полежать на кушетке. Представляете, в каком виде? Прошу раздвинуть ширму — неловко как-то на всеобщем обозрении (нас, рожениц, в тот день было трое, да и мало ли кто еще зайдет в помещение). Акушерка ответила на мою просьбу недоумением: «Да что тут стесняться-то? Все равно сейчас рожать вместе будете».

В предродовой комнате гинекологическое кресло повернуто к кушетке, на которой проводят компьютерную томографию плода. И нередко случается, что одновременно обследуют двух женщин: одна лежит на кушетке, другую укладывают на кресло для влагалищного обследования. Картину, открывающуюся взору той, что на кушетке, тоже представить несложно. Догадываетесь, наверное, что установить ширму здесь тоже никто не догадался.

Пустяки, казалось бы. Как и то, что в роддоме не оказалось, например, аскорбиновой кислоты, которая срочно понадобилась, когда возникло подозрение на внутриутробную гипоксию моего ребенка — о наличии необходимых лекарств в больнице, видимо, тоже никто не заботится. Зато во время работы медперсонал заботится о себе. И о пропитании своей семьи. В момент, когда я находилась в предродовой палате, раздался зычный женский голос: «Девчата, кому мясо надо? Свежее, выходите к крыльцу». Девчата вышли, а потом с пакетами двинулись в родзал — взвесить покупку, очевидно, на весах, предназначенных для младенцев.

Разложив мясо по холодильникам здесь же, в «стерильном» родблоке, акушерки решили погонять чаек. Мы трое остались наедине со своими предродовыми страхами в болезненных схватках и полном неведении: что будет дальше. Волей-неволей в памяти всплыл сусальный американский фильм, где демонстрировались домашние роды: акушерка гладила роженицу по спине, та театрально постанывала, а потом быстренько рожала младенца и расплывалась в блаженной улыбке, прижав к груди малыша. Это кино нам показывали на занятиях у перинатального психолога (посещение которого входит в обязательную программу для тех, кто наблюдается в женской консультации — иначе не подпишут больничный!). Там же будущих мам зомбировали: «Главное в родах — слушать врача и акушерочку. Если вы будете обращаться к врачу по имени-отчеству, все будет хорошо. Но если вы будете им хамить, качать свои права, естественно, отношение к вам будет соответствующим».

В реальности же ничего общего нет ни с тем фильмом, ни с тем, что твердили нам на занятиях. С доктором Валентиной Николаевной Ярошенко отношений я не выясняла, не хамила ей, памятуя о наказах психолога. Хотя повод был. Летом я лежала в стационаре «на сохранении», лечащим врачом как раз ее назначили. Во время ежедневных обходов Ярошенко можно было сравнить лишь с ветром — она «пролетала» по палатам, оставляя пациенток в недоумении: «А что, обход уже прошел?» Она умудрялась обойти все палаты без медсестры, которая могла бы записать ее назначения, без историй болезни, без элементарной «бумажки с ручкой». На полсекунды она приставляла стетоскоп к животу, спрашивала: «Жалоб нет?» — и удалялась заполнять истории родов, полагаясь, очевидно, на свою безграничную память.

«Качать права» мы побаивались: расскандалишься, а через несколько месяцев придешь рожать — припомнит, судя по предостережениям психолога. Эх, лучше бы тогда поднять шум! А то мы все пресмыкаемся перед врачами, гаишниками, продавцами, коммунальщиками, а потом получаем то, что заслуживаем за свое раболепное молчание — не только откровенное унижение, но и моральный и материальный ущерб. Я за свое молчание получила ребенка-инвалида.

Из моего дневника:

«15.12.08. На четвертый день после рождения мальчишку моего увезли в областную реанимацию. Туда мамочек не пускают. Через две недели после долгих уговоров врачей буквально на несколько минут попадаю в палату к моему Андрюшке. Он все еще не научился сам дышать, но заметно подрос — как и полагается младенцу. Мой малыш растет без меня в казенных пеленках, а я в это время рыдаю рядом с пустой кроваткой, перебирая детские вещички, приготовленные к его рождению…»

В день моего поступления в стационар на 38-й неделе беременности лечащий врач И. Ю. Казанцева сказала, что шейка матки абсолютно не готова к родам. На мой вопрос: «Может быть, тогда лучше прокесарить?» — Ирина Юрьевна ответила, мол, зачем, мы вас подготовим к естественным родам. После назначенной терапии доктор убедила меня в необходимости проведения амниотомии (прокол плодного пузыря), объяснив, что в случае, если после этого шейка не откроется и схваток не будет, мне назначат инъекцию, вызывающую схватки. Если и после этого родовая деятельность будет слабой, мне произведут кесарево сечение.

На 24 ноября 2008-го была назначена амниотомия. Дежурный врач В. Н. Ярошенко в 7.00 произвела прокол плодного пузыря и сразу высказала недовольство по поводу того, что отошедшие воды были зеленого цвета. На мой вопрос о том, что это означает, она грубым тоном ответила: «Ничего не означает». Ситуацию прояснила акушерка — сказала, что это свидетельствует о внутриутробной асфиксии плода. В. Н. Ярошенко в дальнейшем отдавала распоряжения акушерке, со мной в словесный контакт не вступала, вопросы игнорировала.

После прокола пузыря у меня появились слабенькие схватки. Для усиления родовой деятельности мне назначили «капельницу». Схватки усилились. В. Н. Ярошенко периодически подходила ко мне. Из ее кратких реплик в адрес акушерки я поняла, что шейка матки раскрывается плохо, однако о хирургическом вмешательстве речи не было. Меня переместили на родовой стол. Родовая деятельность по-прежнему была слабой. Ярошенко орала: «Тужься!» Я тужилась. Но мои попытки результата не приносили. У родового стола собралось человек шесть. Все мои просьбы «разрезать меня» доктора и акушерки игнорировали. Врачи пытались вытолкнуть из меня плод, надавливая на живот в области солнечного сплетения. В. Н. Ярошенко в циничной и грубой форме комментировала происходящее: «Если ты так рожать будешь, ребенок дебилом будет. Хотя ничего страшного — стране нужны ассенизаторы…»

Потом, видимо, осознав безысходность ситуации, В. Н. Ярошенко косвенно признала врачебную ошибку, произнеся такую фразу: «Почему ты на плановое кесарево не пошла? Ведь у тебя все показания для этого были». Ни плановое, ни экстренное кесарево мне никто не предложил — доктора проигнорировали «отягощенный акушерско-гинекологический анамнез», мой возраст, наличие отеков на момент поступления в стационар, появление белка в моче. Не сориентировались они и в процессе родов, не провели своевременную коррекцию аномалии родовой деятельности.

Из моего дневника:

«20.12.08. В реанимацию звоним каждый день. Ответ один: «Ребенок тяжелый, пока никаких изменений». В груди застрял нерастворимый комок слез, который не дает дышать. Чувствую себя никчемной сучкой, которая не смогла защитить свое дитя. Такое ощущение, что сижу в подворотне и боюсь высунуться, чтобы не получить по морде грязным сапогом. Титьки набухли от избытка молока, а кормить некого. Доктора, которые планировали тактику моих родов, представляются мне бездушными тетками с помойным ведром, в котором утопили мою надежду».

Самое главное, они так и не признались в своей неправоте. На следующий день, когда мой малыш в судорогах бился под аппаратом искусственного дыхания, И. Ю. Казанцева, планировавшая тактику моих родов, заявила, что «они и так за меня все сделали, а я не приложила никаких усилий, чтобы получить здорового ребенка». О, уважаемая Ирина Юрьевна, лучше бы вы за себя все должное сделали или хотя бы нашли в себе силы извиниться за свою ошибку!

Из моего дневника:

«23.12.08. Прошел месяц. Реаниматологи научили Андрюшку дышать и перевели в отделение патологии новорожденных — там детки лежат вместе с мамами. Сердце выпрыгивает из груди, руки дрожат — мне наконец-то принесли мое сокровище. Внешне ничем не отличается от своих сверстников. В весе прибавил, щечки округлились. Пытаюсь приложить к груди. Тщетно — сосать он не умеет. Кушает только через зонд. Шепчу ему на ушко: «Андрюшечка, мой хороший»… Он меня не слышит! И на зрительные раздражители не реагирует. И не плачет. Доктор объяснила: «Он все еще в коме, но будем лечить». Какие прогнозы? «Пока неясно, насколько поврежден мозг. Возможно, будет эпилепсия или ДЦП». Перебираю в памяти похожие случаи — страшно, но живут же люди с такими диагнозами, университеты заканчивают, работают. Что ж, будем лечить…

29.11.08. Неделю мы провели в больнице. Врачи подбирали противосудорожную терапию. Анализы, обследования, уколы. Когда есть надежда, все это можно пережить. Сегодня меня надежды лишили: после компьютерной томографии мозга поставили окончательный диагноз — гидроанэнцефалия. Спрашиваю лечащего педиатра, что это означает. Она отводит глаза: «Все… мозг погиб. Вместо мозгового вещества — водичка». Прогноз областного невролога однозначный: «Возможно, ваш ребенок научится улыбаться, скорей всего, будет сам переворачиваться, может даже научится сидеть. Ни слышать, ни видеть, ни говорить, ни ходить он не будет. О развитии интеллекта вообще речи нет».

К лицу приливает кровь. Не верю! Ошибки быть не может?! «Не может. Мы и до этого обследования подозревали, что мозг атрофирован, вам просто не говорили, пока не получили компьютерное подтверждение». Ступор. Невидящий взгляд обращен в пустоту. Комок слез, застрявший в груди, растворился. Начинаю осознавать: мой Андрюшка никогда не скажет мне: «Мама!». Он никогда не сможет играть со сверстниками. Он никогда не будет целовать девчонок. Благодарю судьбу лишь за то, что мой мальчик никогда не станет ассенизатором. Потому что он НИКОГДА самостоятельно не встанет с постели…

Из экспертного заключения внештатного эксперта филиала ООО СМК «Астра-Металл» «МЕДАСК», врача высшей категории, гинеколога О. М. Ефремовой по факту оказания медицинской помощи Е. Ю Пластеевой: «При анализе представленных документов можно сделать вывод, что у пациентки были относительные показания к оперативному лечению «Кесарево сечение» при поступлении. При родах через естественные родовые пути, при появлении даже незначительных признаков гипоксии плода необходимо было переходить к оперативному лечению в срочном порядке».