Владимир Рыбин: «Современная революция должна быть гуманитарной и по цели, и по средствам»

Проект посвящен юбилею революционных событий 1917 года, осмыслению их последствий. В работе активное участие принимали студенты факультета журналистики ЧелГУ, транслируя, в том числе, свой взгляд на прошлое страны и соотнося это прошлое с современностью.

***

Реально ли было избежать революции 1917 года? Грозят ли подобные потрясения современному обществу? Об этом говорим с доктором философских наук, профессором Владимиром Рыбиным.

— Владимир Александрович, можно ли было избежать революции 1917 года?

— Россия была обречена на революцию, потому что тогдашняя власть пыталась решить две несовместимые задачи: с одной стороны, сохранить прежнюю полуфеодальную Россию и свои привилегии, а с другой – построить капитализм. Тот, кто попадает в подобную ситуацию, обречен создавать блок на пути объективных процессов, а это, в конце концов, неизбежно приводит к взрыву.

— Что в большей степени спровоцировало взрыв: любовь элиты к привилегиям или суть капитализма?

— И то, и другое. Но мы видим, что задача развивать в России капитализм нереализуема. Рынок приводит к неравномерному развитию регионов, и как только капиталистические отношения в нашей стране набирают силу, они ее разрушают. В 90-е и начале 2000-х мы это прочувствовали на собственной шкуре. Стоял даже вопрос об утрате политической независимости России, но процесс этой деструктивной капитализации был приостановлен с приходом Владимира Путина.

— Сто лет назад утрата политической независимости российскому государству почти не грозила, но это не уберегло от катастрофы.

— Ее предпосылки были заложены еще Александром II, которого называют Освободителем, хотя он этого не заслуживает, ибо он отменил крепостное право, сохранив помещичье землевладение. Крестьяне освобождались без земли, при этом отчаянно нуждаясь в земле. В те годы и Чернышевский в Петербурге, и Герцен из Лондона, напрямую обращаясь к царю, предупреждали: то, что делается в ходе реформы, приведет к катастрофе, аграрный террор будет страшен. Через полвека эти пророчества сбылись, и мы получили 1917 год. Кстати, освобождение крестьян без земли очень напоминает нашу приватизацию по Чубайсу - Гайдару.

— Что именно оппонирующие Александру мыслители предлагали в качестве альтернативы? Неужели социализм, рассчитывая, что царь на это пойдет?

— Ни Герцен, ни Чернышевский не строили иллюзий о немедленной реализации в России социалистического проекта. Фактически они призывали к мягкой рыночной реформе – наделению крестьян землей. В таком случае Россия 150 лет назад пошла бы по линии развития США, которые превратились в крупнейшую индустриальную державу за счет того, что раздали территории прерий мелким землевладельцам, превратили их в фермеров, и тем самым установили баланс между развитием индустрии и сельского хозяйства. По сути, Герцен и Чернышевский призывали к регулируемому развитию капитализма с дальнейшей перспективой его перерастания в социализм. В этом случае сто лет назад не произошел бы взрыв накопленной критической массы крестьянского недовольства, кульминацией которого стал Февраль 1917 года с последовавшим за ним Октябрем.

— Значит ли это, что США и Запад в целом оказались ближе к идеям социализма и Октябрьской революции, чем мы?

— С Западом всё ясно: сегодня он, безусловно, ближе продвинулся к социализму, но преимущественно в плане материальном. А вот в плане духовном мы этого не видим. В начале же XX века именно материальные потребности населения, причем самые элементарные, были не удовлетворены. И потому революция 1917 года в России, которая по глубинной своей сути была крестьянской, в качестве главной задачи ставила ликвидацию материальной нехватки, и эта задача в значительной степени была потом решена. Хотя и Запад, и Россия окончательно с этой проблемой справились только во второй половине XX века.

— Но социализм в нашей стране победил уже в первые десятилетия…

— Знаете, у художника Кузьмы Петрова-Водкина есть портрет Ленина, датированный 1934 годом. Ленин изображен не в виде трибуна. В домашней обстановке, в белой рубашке он читает Пушкина. И самое интересное – лицо Ленина: он смотрит на зрителя в упор, как говорится, «глаза в глаза», с неким вопросом, с призывом к диалогу, даже с просьбой о помощи. Вдумайтесь в дату: 1934 год, свершилась революция, осуществлены индустриализация и коллективизация, социалистический строй, казалось бы, полностью победил. И тут – остановка, ибо не ясна дальнейшая перспектива. Ленин с полотна картины как будто задает нам вопрос: а что же дальше, что потом? И он ответа на этот вопрос не знает. Более того, его не знает никто до сих пор. Это вопрос о том, что же лежит за пределами элементарного выживания и благополучия, то есть, вопрос о высшем назначении человека, о конкретизации его потребности в развитии, в творчестве.

— И эта потребность в результате революции не была удовлетворена?

— Совершенно верно! Потому что экономика, про которую говорили и говорят, что она – якобы социалистическая, на самом деле построена на рыночных принципах. Ленин на картине оттого и всматривается, что уже в 1934 году стало ясно (а Петров-Водкин как гений искусства понял это одним из первых): всё идет не туда. Созданы материальные условия существования, но следующий этап не удается смоделировать.

— Почему?

— Причина в том, что на практике большевики создали чисто индустриальное общество. В него были заложены те же самые механизмы выкачивания ресурсов из человека, которые присущи капитализму. К тому же выяснилось, что государственно централизованная экономика более деструктивна по отношению к человеку, чем свободная. Обратите внимание: на пике развития «реального социализма», в 70-е годы XX века у нас закрыли статистику по заболеваемости и смертности населения. Казалось бы, идет успешное строительство социализма (сейчас этот период называют «золотым брежневским временем»), но смертность, особенно детская, стала возрастать, а продолжительность жизни — снижаться.

По всем параметрам, и особенно по человеческому потенциалу, мы стали отставать от Запада. Почему? Да потому что глубинный механизм был тот же самый, рыночный, а ресурсов меньше. В сущности, отличие свободной экономики (западного типа) от централизованной (той, которая была у нас) — это разница между чумой и холерой. Одна чуть опаснее другой, но обе относятся к особо опасным инфекциям. Иными словами, ни та, ни другая экономическая модель не решают проблемы человека, оставляют его в роли потребляемого ресурса.

— Более выраженная патология социалистической экономики не позволила ей выиграть конкуренцию с Западом?

— Естественно!

— События в России 1917 года подтолкнули Запад по пути движения к социализму, пусть и в сугубо материальном аспекте? Или это были два параллельных, не пересекающихся процесса?

— Конечно, эти процессы связаны между собой. Запад и Россия – две версии одной техногенной цивилизации, которые, несомненно, нужно рассматривать в едином контексте. И наука, и техника у нас однородны, иначе и не может быть. Как бы ни доказывали, что Россия – это Восток, Азия, Евразия, на деле мы развиваемся в русле западной культуры, причем, сами являемся культурой, догоняющей «передовой» Запад, а на определенных этапах даже вырываемся вперед. После русской революции 1917 года Запад оказался вынужден работать в новых условиях, и, чтобы отыграться, он первым создал общество «социального благоденствия» или «массового потребления». Но при этом он оказался неспособен перейти на следующий за этим, собственно человеческий, этап развития. Удовлетворив основные материальные запросы общества, он столкнулся с тем, что потребности человека в развитии, в творчестве, в созидании оказались нереализованными. Это и привело к нынешнему антропологическому кризису, связанному с общей духовной деградацией, падением нравственности и даже с физическим угасанием людей и депопуляцией населения.

В развитых странах люди хотя и живут на 10-15 лет дольше, чем в первой половине XX века, но они раньше начинают болеть, большую часть своей жизни проводят в состоянии нездоровья и депрессии. Распадаются семьи, сокращается численность детей, молодежи и трудоспособного населения, растет количество пожилых и стариков, что увеличивает нагрузку на общество. Генетики говорят об угрозе биологического вырождения. Кстати, наблюдаемая в последнее время массовая миграция с Востока на Запад, которой никто не может найти рационального объяснения, имеет простую причину: это целенаправленно организованная акция евгенического характера для, так сказать, «биологического омоложения» вымирающего белого населения.

— Почему все-таки Россия и капитализм несовместимы? Почему Запад оказался органичен рынку, а Россия нет?

— Западный рыночный капитализм, который стал создаваться двести лет назад после промышленной революции, может существовать только за счёт неэквивалентного обмена с колониями или полуколониями.

— Проще говоря, капиталисты забирали себе богатства колоний.

— Да. А у России, которая исторически отстранена от мирового колониального дележа, остаются только свои, внутренние ресурсы. То есть, в качестве колоний в лучшем случае могут выступать наши же, российские регионы. Поэтому мы либо встраиваемся в мировую рыночную систему в качестве источника ресурсов для Запада и соответственно делаемся его полуколонией, либо пытаемся строить свой, «местный» капитализм, и тогда колониальная эксплуатация своего населения дополняется гнетом от полуфеодальных привилегий российской элиты и обслуживающей ее бюрократии. Именно это происходило в России до 1917 года, то же самое мы наблюдаем теперь, когда конфликт с Западом нарастает, и мы во многом выключены из мирового рынка.

— То есть, Россия становится колонией Москвы?

— Вы правильно упрощаете. У России в условиях капитализма два варианта развития: становиться предметом потребления либо Запада, либо Москвы. Капитализм может быть только таким, он не знает ограничений в потреблении. Почему? Капитализм все ресурсы использует для достижения прибыли и не оставляет ничего сверх этого, что можно было бы направить на «непотребительские» запросы людей. Специфика рыночного общества в том, что оно производит продукт только для продажи, для получения прибыли, которая вновь направляется на производство продукта. А чтобы развивать творческие способности человека необходимо что-то не пускать в расход, что-то запасать для более отдаленных целей. Историческое значение капитализма в том, что он создает технику, индустрию, удовлетворяет материальные потребности людей. Но ничего более высокого предложить он не может. А сегодня человечеству необходим переход на качественно новый, более высокий этап.

— Сто лет назад обсуждались идеи, как выйти на этот уровень?

— Идеи были, но для реализации не оказалось ничего. Идеи нужно конкретизировать. Беда и революции в России, и всего социалистического проекта заключалась в том, что над всеми теоретиками довлела и довлеет до сих пор идея «естественного человека». То есть иллюзия, что достаточно взять власть и создать приличные материальные условия — и высокие духовные потребности человека немедленно начнут реализовываться. На память приходит пример Фиделя Кастро. Незадолго до смерти он дал интервью, в котором объяснил, почему лет десять назад он ушёл от руководства страной.

Кубинский лидер сказал: «Когда мы совершали революцию, то думали, что достаточно прогнать тиранов, ликвидировать бедность, и у людей сразу же проявятся лучшие человеческие качества. А выяснилось, что это не так, что люди в большинстве склонны ограничиваться сугубо материальными запросами. Я это ясно видел ещё в 60-70-х годах и понял, что ни мы, ни кто-либо в мире не имеет проекта реализации высших ценностей человека. Поэтому мы ограничились тем, что стали создавать на Кубе качественное здравоохранение и образование без претензий на более высокий этап».

— Что представляет собою этот этап?

— Еще в 17 веке философ Спиноза сказал: «То, к чему способно человеческое тело, не знает ещё никто». Я бы добавил: и то, к чему способна духовная сила человека, не знает никто. Убеждён, что человек, реализуя свои духовные способности, может продлевать свою жизнь. Он способен гармонизировать мир. Но для этого человека надо пробудить к творчеству, а для этого – создать соответствующие условия. Как это сделать, неясно. Сто лет назад ситуация была похожая. Ленин признавался: «Мы думали, завершив революцию, сразу перейдем к социализму, а оказалось, что вынуждены строить бюрократическое государство». Произведения Ленина последних лет его жизни буквально переполнены проклятиями по поводу бюрократов, администрирования, бездушия властей, но ничего противопоставить этому большевики не смогли. Не случайно террор начался в 1937 году, когда материальную нехватку уже преодолели.

— С чем это связано?

— Люди строили города, создавали новейшую промышленность и, добившись своего, ожидали, что будет рай на земле, а он все не наступал. Мечта по непонятной причине не реализовалась, и тогда возникло желание в качестве причин искать внутренних и внешних врагов. Это и привело к террору. Как на практике доказать, что «Человек—это звучит гордо!», не знают ни социальные низы, ни элита, которая всегда держится за власть.

— Кстати, давайте поговорим о параллелях, корректных и не очень, между событиями столетней давности и сегодняшним днем.

— Наблюдается прямое сходство: разрыв между основной частью населения и элитой. Как и тогда, народное большинство в России рассматривается только как средство реализации каких-то устремлений власти. Сегодня ситуация усугубляется тем, что нефтяная рента закончилась и к прежнему уровню уже не вернется. Аппетиты же государственного аппарата сохраняются, сокращать их никто не намерен. Отсюда — накат на население: повышение тарифов, снижение затрат на здравоохранение, образование, разговоры об увеличении пенсионного возраста. Фактически задача выживания перекладывается на плечи отдельного индивида. И все-таки даже эти тяготы можно было бы принять, если бы они были неизбежными, если бы управление было нормальным. Но мы-то знаем, что оно у нас никуда не годное, хроническим диагнозом чего стала коррупция.

Растет всеобщая дезорганизация. И на этой почве зреет революционная ситуация с ее формулой «верхи не могут, низы не хотят». Пока она сдерживается тем, что низы ещё мирятся с давлением, еще «хотят», ибо люди среднего возраста, пережившие 25 лет назад перестройку, знают по себе, к чему ведет дестабилизация. Верхи ещё «могут», у них пока есть некие ресурсы для маневра. Но изменения неизбежны. Если сегодняшняя политическая линия власти останется неизменной, это приведет к развалу управления, к регионализации страны, к превращению России в отдельные анклавы со всеми вытекающими отсюда последствиями. В крайнем варианте все это будет походить на Украину, причём, не сегодняшнюю, а времен Махно. Это вполне реальная тенденция.

— Вы перечисляете сходства между эпохами. А есть ли различия?

— Да, и они создают более оптимистичный настрой. Современные деструктивные процессы протекают в новых условиях, главное из которых в том, что объективно ликвидирована материальная нехватка. Вопросы физического выживания людей, в принципе, решены, точнее решаемы. Проблем с питанием и жильем в объективном смысле фактически нет. Статистика гласит, что строительные мощности в стране легко могут обеспечить отдельного индивида двухкомнатной квартирой. Отсюда просматриваются более позитивные перспективы.

Если мы выработаем достаточно конкретные модели лучшего будущего и превратим их в проекты по реализации высших потребностей человека, то накопленные ресурсы пойдут не на развал, не на деструкцию, как сейчас, а на развитие страны и населения. Это приведет к повышению уровня образования, физического здоровья людей, к повышению производительности труда и в дальнейшем – к расцвету общества. Иными словами, опасность, которая стоит перед Россией, перед всей современной культурой, может быть переведена в более высокое качество развития. В данном случае я бы сказал, что революция (если уж мы проводим аналогии с 1917 годом) нужна, но она должна быть гуманитарной и по цели, и по средствам. Необходим новый гуманитарный проект - посткапиталистический.

— Выходит, революция 1917 года – результат, в том числе, стремления удовлетворить материальные потребности людей, а теперь, через сто лет, актуален запрос на духовное?

— Вы совершенно правы. Все современные противоречия порождены неудовлетворенностью творческих запросов человека. Если ситуация не изменится «по-хорошему», то произойдет взрыв, тогда развитие может быть и продолжится, но ценой станет социальная катастрофа. Как всегда бывало прежде. Ведь вся предшествующая история человечества – это история катастроф. Войны, кризисы, перевороты происходили из-за того, что люди не умели управлять процессом нарастания сложности, пытались остановить развитие. (Помните у Гете: стоило Фаусту произнести фразу «Остановись мгновенье!», как Мефистофель забрал у него душу). Однако, с учетом пройденного человечеством пути, мы уже обязаны выйти на новый этап истории, когда развитие должно осуществляться новым способом — эволюционным. Путь через сломы и взрывы всегда рискован, но сегодня — в техногенно перенасыщенной среде, когда накоплено такое количество вооружений — особенно.

– В контексте нарастания сложности мира Россия и Запад находятся в одной лодке. Почему тогда говорят о возможности взрыва только в нашей стране?

– Дело в том, что западные элиты зашли гораздо дальше в создании технологий управления человеком. У них более тонкие средства манипулирования толпой, превращения человека в зомби, в робота. Это во-первых. Во-вторых, у Запада есть материальные ресурсы для смягчения недовольства людей, ибо они продолжают практику неэквивалентного обмена, поглощая природные запасы слаборазвитых стран.

У нас другая ситуация, мы живем в более изолированной системе, поэтому противоречия в нашей стране острее, а необходимость их решения выглядит более радикально. Если новый гуманитарный проект не будет реализован в России, то и Запад долго не проживет, ибо тогда совершится полное выедание биосферы Земли с последующей отчаянной дележкой остатков – то, что демонстрируется в американских блокбастерах об Апокалипсисе. Американцы хорошо осознают эту перспективу, но не видят альтернативы, поскольку духовная неисчерпаемость человека для них закрыта. Обратите внимание: в западных фильмах все то, что происходит с героем, всегда носит внешний характер: он убегает от кого-то, кого-то преследует, его пытаются убить, но сам он почти не изменяется — каким входит в картину, таким же и достигает финала. То есть ресурса внутреннего, духовного роста западная культура найти не может. Этот ресурс есть в каждом человеке, но его нужно вывести из тени, а для этого надо осознать его наличие. Западному мировоззрению это не по силам. Поэтому историческое лидерство Запада – в прошлом. Значит, лидером магистральной линии человеческой цивилизации, ее будущего должна стать Россия.