Скворцы улетели…

Мой скворечник пуст. Птицы его покинули. Он как бы ни к чему.

Странно.

А где они теперь, мои скворцы? Где-нибудь в Иране или даже в Африке? Теперь у них там другая жизнь, не такая, как здесь? А мой скворечник, наверное, забыт… Как и не было. Так, временное пристанище…

Наверное, там им хорошо. Тепло и сытно. И не надо заводить птенцов. И не надо их, ненасытных, кормить. Таскать им, не покладая крыльев, червей и насекомых. Теперь мои скворцы наслаждаются свободой. Так сказать, живут для себя.

А то, что было здесь? Ничего? Но ведь было...

Я помню весенний день, когда на веточке у скворечника застал первого скворца. Дул холодный ветер. Как бы присев, сгорбившись и взъерошившись, он послушно пережидал непогоду. Мне кажется, он ни о чем не сожалел и тем более не обижался на то, что родина его так встречает. Судя по всему, он знал, что прилетел туда, где зима имеет привычку возвращаться. И не сомневался в том, что она обязательно уйдет.

А теперь - осень, скворцы далеко… И что? Между нами - ничего? Мы были отдельно друг от друга - я на своем участке, а они - вокруг да около гнезда? Нет, я не говорю о каком-то взаимопонимании, тем более о дружбе. Сам я их вряд ли узнал бы среди других. И они, конечно, не запомнили меня «в лицо», не выделили.

Обидно. Я о них нет-нет, а подумаю, вспомню. А они - вряд ли.

На одно лето мы все же так близко сошлись: я и они - на четырех сотках. А скворечник? Несколько дней я над ним корпел. Выпиливал четыре досточки-стеночки и еще две - на донышко и на крышу. В передней, в южной досточке высверливал отверстие-леток, чтобы диаметром не менее, но и не более. Крышу ставил с наклоном и с заступом вроде карниза. Все сколачивал гвоздями, следил, чтобы ни один не торчал острием. А между досточками прокладывал толстую ткань, чтобы не сквозило. Тот скворечник, наверное, весь пропитан запахом моих пальцев. Неужели птицы его не уловили?

Удивляться, впрочем, нечему, хотя бы потому, что на участке я бывал только два дня в неделю. И когда в субботу я открывал калитку, птицы воспринимали меня как чужака, незнакомца. А когда я подступался ближе к их обители, они сердились, ворчали. Но потом успокаивались, убедившись, что я им не супостат и от меня никуда не деться.

Что ни говори, но у нас все-таки были контакты, мы сходились и расходились, воспринимали друг друга. И то ладно.

Может быть, и там, где-нибудь в Иране или в Африке, им припоминается мой скворечник, кусты жимолости под ним, деревья и грядки, берег Шершневского водохранилища, куда они летали за кормом для птенцов…