Воздух времени

Все меньше, все меньше роль стариков в пьесе жизни. Главных ролей давно нет. И монологов старикам не дают. Реплики разве что... А все чаще — роли без слов.

В древние времена, когда человеческий опыт вмещался в головах стариков, передаваясь из памяти в память, возраст внушал уважение. Часто слово старейшины решало судьбу рода или племени. Это тем более верно, что наши далекие предки жили очень коротко, до седин не доживали и «настоящие» старики были редкостью.

Теперь все иначе. Опыт человечества не вместить под одним черепом. Ему отданы хранилища архивов, полки библиотек, магнитная память компьютеров. А старики с их советами кому нужны? А самих-то стариков куда? Мы стремимся увеличить продолжительность жизни. То есть дать обществу больше стариков. И что?

Наш мир — мир противоречий, мир пар «за—против». В нем нет ничего, что не имело бы «против». Оно такое «нечто», если дать ему волю, выперло бы так, что заполнило бы собой все мыслимое пространство. Именно противоречия создают гармонию нашего мира, его равновесие.

Возьмем такую пару, как старики и молодежь. Если на одном конце старики, то на другом — молодежь. А между ними — противоречие. И это нормально.

Поверьте мне на слово: старик испытывают некую неприязнь к молодым. Его раздражает их шумливая непоседливость, неугомонность, их неудержимая смешливость... Ему досадно, что они ведут себя так, будто держат судьбу за хвост, будто до них ничего не было подобного, что совершают глупости, которых легко избежать, что живут они так наивно, открыто и радостно, будто весь белый свет только и ждал их прихода. Не исключено, что в душе старика, чьи дни, месяцы и годы уже сочтены, мелькнет искра беспомощной зависти к парню, перед которым вся жизнь.

А с другой стороны, наоборот, — молодые чувствуют неосознанное превосходство над стариками. Они держатся подальше от старческой дряхлости, немощности, ворчливости, забывчивости... И тем более отстраняются от стариков, заметив признаки беспамятства, слабоумия и маразма. Одно то их отпугивает, что старики напоминают им о старости, а они о ней заранее думать не хотят.

Два поколения, между ними всего-то два-три десятка лет, а понять друг друга не могут. У времени есть нечто вроде запаха, у каждого свой. И сколько ни рассказывай молодым о прошедшем времени, они в нем не уловят что-то очень важное, потому что не знают его запаха. Я, например, помню запах послевоенных лет, и мне его никому не передать. И на каждом шагу убеждаюсь, что молодые люди его не понимают, и потому неверно толкуют.

Так и в истории: современность не понимает прошлое. Мы перемещаемся в историю, перенося туда воздух, в котором живем. А наши предки жили в другом воздухе.

Отношение к истории начинается с отношения к старикам. Можно подвергнуть сомнению мудрость одного или многих стариков, но нельзя снисходительно относиться к общей мудрости старшего поколения. Да и она не гарантирует от ошибок, но ближе к истине. Россия не упала бы так низко, если бы в конце двадцатого столетия был услышан, а не заглушен, предостерегающий голос стариков.

Между молодостью и старостью заложено противоречие. А противоречия решаются не на их концах, а на их золотой середине. Держать общество на этой тонкой грани и есть искусство управления.