Юбилей без юбиляра
Двадцатого июня свой 70-летний юбилей отметил бы фоторепортер «Челябинского рабочего» Михаил Петров.
Где ты теперь, Миша?
У нас здесь лето. Верный признак его начала — тополиный пух. С утра июньская жара, к вечеру — июньская гроза. День дотягивается до полуночи, а ночь умещается в узкую полоску синевы между востоком и западом. Еще чуть-чуть и зацветет липа…
Как раз пора наших летних хождений в природу.
Теперь мои хождения — без тебя. Дважды заезжал в любимую тобой Варну. Заместитель главы района Геннадий Завалищин, которого ты прекрасно знаешь, отводил нам на ночлег комнату в Топольке, уютном уголке на берегу Тогузака, который тебя, помнится, восхищал. Там, как и прежде, по утрам неугомонно галдят грачи.
Съездили бы мы и в Верхнеуральск, и не я, а ты, снимал бы на берегу Урала догорающий костер на фоне догорающего заката.
На прошлой неделе дорога привела меня на Зюраткуль. Теперь это не дремлющая деревенька у горного озера, какую мы много лет назад застали в первый приезд, а набирающий сервиса и комфорта туристический центр, который радушно предоставляет кому что — место туристу для его палатки и бизнесмену — гостиницу четырех звезд. Такие перемены нам казались невероятными.
Я впервые поднимался на гору Лукач и хребет Зюраткуль. С высоты Зюраткуля открывается само озеро со всеми его кылами, Каменный мыс, Долгий ельник, поселок у плотины. А с другой стороны вершины, как бы в контраст, — дымная панорама Сатки, ее трубы, отвалы, пруды.
Все на своих местах — и Варна, и Верхнеуральск, и Аша, и санаторий «Кисегач», все «твои» места, а тебя нет.
Где же ты теперь, Миша?
На вершине Зюраткуля обильно цветут незабудки. Так же, как цвели они на Нургуше, когда мы впервые поднялись к его каменистым конусам. Почему-то им там хорошо, незабудкам, высоко, в тундровом поднебесье. Но на земле, Миша, больше других цветов - забудок. Ушел человек, и время за ним сомкнулось. Помнить — слишком большая роскошь для ХХI века.
Эпоха наша какая угодно, но уж точно не сентиментальная.
Может быть, это и правильно. Жизнь подгоняет нас, торопит, и все теснее в очереди на жизнь. Не до тех, кто ушел. Так что забудок все больше и больше.
А вообще-то здесь все по-прежнему. Изменений мало. Меняются только слова. То перестройка, то реформы, то стабильность, то, теперь, — кризис. На днях Виктор Черномырдин, прощаясь с Украиной, сложил такую словесную конструкцию. У нас все одинаково, сказал он, мы, русские и украинцы, долго запрягаем, а затем быстро едем. А разница в том, сказал он, что Россия знает, куда ехать, а Украина — нет. Может быть, Черномырдин знает, куда едет Россия, а я не разберу ее дорог. А кто знает, куда мы все едем, каждый отдельно и все вместе - человеки человечества?
Обидно прожить жизнь и ничего не понять в ней.
Короче, Миша, безвременье никуда не делось.
Прости, бывает, я тебе завидую. Ты уже совершил это, а мне еще предстоит. И ты ушел от всей земной бестолковщины и толкотни. Иногда чувствуешь себя загнанным в угол. Ни вперед, ни назад. Ни вправо, ни влево. И дышать нечем. Уж очень несправедливо все. Все хотят счастья и тыкаются, как слепые котята, во все стороны - присосаться бы к соску с молоком счастья. Устаешь от недовольных, раздраженных, неудовлетворенных. От мелочей быта, от мелочного эгоизма, от каждодневного выяснения отношений с людьми, даже и самыми близкими, от всеобщего непонимания. Все хотят говорить, никто не хочет слушать. Люди только тем и занимаются, что мешают друг другу жить.
Так устроено на земле: жить — невыносимо, но жить — хочется.
Где же ты теперь, Миша?
Нигде?
А где оно, «нигде»? Нигде?
Я могу понять число «один». И, допустим, «плюс один» понимаю. И даже «минус один» пойму. Но где-то между ними находится число «ноль» — его-то мне не понять. Потому что оно вроде что-то, но и — ничто.
«Ноль» — это и есть «нигде»?
Я часто прохожу по улице Плеханова и каждый раз поднимаю глаза на твой балкон, на который ты выходил выкурить сигарету. Заметив меня, а парень ты был заметливый, ты махал рукой: «Заходи». Я заходил, и в таких случаях не обходилось без двух рюмок с водкой. Выпить ты любил да и поесть тоже. Как и я, впрочем. В таких беседах я понимал, как тяжело тебе давались дни и ночи в этой квартире, когда жена твоя Ира лежала без надежды выздороветь. И, может быть, еще труднее стало без Иры. Особенно, как я догадывался, изматывали бессонные ночи. Не обошлось и без проблем с детьми и внуками. Вообще в тебе чувствовалась какая-то исчерпанность. Готовность к уходу. К последнему итогу. Ты был в общем-то доволен тем, как прожил свои годы на земле. И сам провел черту. Потому и лечиться всерьез не стал…
Я помню, как однажды ты копался в своей фототеке в поисках пленок, которые мне могут пригодиться. Мы об этом, естественно, не говорили, но подразумевалось, что ты уходишь, а я остаюсь. Это было очень странно. Но в следующий раз, когда тебе стало легче, ты обмолвился, что «это» может продлиться до весны. И это, кажется, дало тебе надежду. Но до весны ты не дожил.
Теперь балкон пуст. Трудно смириться с мыслью, что тебя нет нигде. Тебя было много - и ничего не осталось? Как же так?
Не сомневаюсь, что при тебе твое 70-летие мы отпраздновали бы, скажу так, заметно. Собрались бы все твои друзья. Ведь тебя знала вся область. И даже, я думаю, губернатор Петр Сумин не забыл бы тебя поздравить. Но тебя нет, и твой юбилей я отмечу без тебя.
Цветы и подарки https://idea-ufa.ru компания Идея-Уфа.