Пощадим убивающих?

Если по первому побуждению, то я - за смертную казнь. А если подумать…

Лев Толстой в Париже увидел, как казнили человека, как «голова отделилась от тела и то и другое врозь застучало в ящике»… Тогда он «своим сердцем» понял, что «это не нужно, что это дурно».

С незапамятных времен люди казнили людей. Вешали, в том числе за ребро. Сжигали. Колесовали. Четвертовали. Сажали на кол. Душили газом. Расстреливали. Заживо закапывали в землю. Укладывали под нож гильотины. Убивали на электрическом стуле. Палачи стремились растянуть убийство, умножить страдания своих жертв - не потому, разумеется, чтобы образумить обреченных на смерть, а чтобы дать наглядный урок созванным или согнанным на казнь. Никто не скажет, много ли тех, кого кровавые спектакли отвадили убивать. Но есть другие свидетельства. Например, Чарлз Диккенс в свое время выяснил, что 167 приговоренных к смерти были опрошены священником, и оказалось, что только трое из них не присутствовали при казни. Более того, зрелище публичного убийства рождает в душах людей не ненависть к беспомощному, обреченному, дрожащему в судорогах убийце, а сочувствие к нему.

И у меня был случай поговорить с парнем, которого приговорили к высшей мере. Он сел передо мной в наручниках за спиной, сразу попросил курить. Я всунул ему в губы сигарету, зажег ее… Он явно волновался. Кажется, был рад выговориться. Я знал, что он убил двоих, оставил вдов и сирот. А я… Что это я? Такой вежливый, такой предупредительный… Я понимал, что должен ненавидеть этого парня, но не мог. Не мог даже сказать ему какие-то грубые слова. И не мог поверить, что этот обычный парень способен на жестокое убийство. От него не исходила никакая опасность, наоборот, угроза ждала его самого.

Может быть, так устроено, что мы готовы простить поверженного преступника?

Да, это невыносимо, когда женщина или ребенок убиты, а убийца не наказан. Их нет, а он - живет. Наши безутешные страдания требуют отмщения. Нам кажется, что если смерть - за смерть, то так - справедливо. Может быть, и справедливо, но это иллюзия, что смерть убийцы нас успокоит. Нет, страдания останутся, потому что не вернуть тех, кого погубила рука, способная убивать.

Наверное, можно согласиться с мыслью, что за века и тысячелетия человечество подобрело. Что оно, очень медленно, почти незаметно, уходит от варварства. По крайней мере, все меньше государств, которые прилюдно убивают убийц. Демонстрация ответной жестокости уже не принимается за устрашающую силу. Может быть, люди поняли, что насильственная смерть - зло социальное, и надо «казнить» причины, а не следствия. Важно не допускать «первого» убийства, потому что, я думаю, человек, лишивший жизни другого, никогда себе этого не простит, хотя никогда в том не признается, даже, может быть, себе. И он пойдет на вторую и третью кровь - именно потому, что первую никогда не смыть.

В очередной раз Россия думает, как ей быть: казнить или миловать? Вроде бы хорошо, что в ХХI веке она не вынесла ни одного смертного приговора. Знать бы еще, как это повлияло на преступность. Тех убийц, которых уличили, мы пощадили, но не ведаем, как эту нашу «гуманность» восприняли те, кто способен убивать. Например, те, кто живет убийствами.

Запад давит на нас протоколом № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Вроде бы нечего противиться - речь ведь о «не убий». Правда, не очень понятно, причем здесь права и свободы. Собственно, чьи права и чьи свободы? Нам твердят, что государству не пристало убивать. Но как же не пристало, если оно же посылает своих граждан воевать, и довольно далеко от своих пределов. А на войне убивать - долг, а отмщение - священно.

По первому побуждению я - за смертную казнь. А если подумать, то все-таки - против.