Николай Слугачев: «Теперь знаю, что у радиации есть и вкус, и цвет»
В погожий субботний день, 26 апреля 1986 года, на севере Украины, на Чернобыльской АЭС, взорвался ядерный реактор.
Во все энциклопедии это ЧП планетарного масштаба вошло под названием «Чернобыльская авария». Ее последствия ликвидировали всей страной, всем миром. Среди тех, кто работал на аварийной станции, находились и тысячи челябинцев (точнее, за все время ликвидации побывало 5600 человек).
Один из них – председатель Челябинской областной общественной организации «Союз Чернобыль», кавалер Ордена Мужества Николай СЛУГАЧЕВ.
- Николай Николаевич, как вы оказались среди ликвидаторов аварии?
- В 86-м году я работал на ЧТЗ в должности заместителя начальника цеха. Наше подразделение выпускало узлы для специальной техники, способной работать в радиационных полях, вот в июле меня в составе бригады и командировали с завода в Чернобыль.
Мы, челябинцы, должны были обслуживать нашу технику, но иногда приходилось и обучать водителей, потому что каждая машина все-таки имела свою специфику.
- Сейчас гриф «секретно» наверняка уже снят. Можете рассказать, что представляли из себя челябинские спецмашины?
- Грубо говоря, это обычный трактор. Но только оборудованный для работы в условиях радиации: у него герметичная кабина, там встроена система обеспечения кислородом, есть кое-что из танкового оборудования.
Водительская кабина обшита свинцовыми листами. И вот эти машины оказались в реальной, можно сказать боевой, обстановке. Практика показала, что конструкция была не идеальной. Первое, с чем мы столкнулись – это слабоватая радиационная защита. Поэтому нам практически сразу же пришлось навешивать на трактор дополнительные свинцовые листы.
Второе – проблемы с электрооборудованием, нескончаемый поток излучения выводил его из строя. Например, мгновенно переставали работать диоды и транзисторы – новинки по тем временам, они использовались в панели управления.
Доходило до смешного: старый трактор работает, а новый стоит. Начали разбираться, выяснили причину: в электросхеме старых машин применялись катушки, а в новых использовались диоды. По этой же причине подводило и дистанционное управление: командую я радиоуправляемым бульдозером из окопа, а он не слушается, идет и идет себе вперед. После этого нам прямым самолетом из Челябинска прислали катушки, и все панели управления мы переделали.
- Какая задача стояла перед челябинской техникой?
- Она должна была чистить площадку от последствий взрыва. Он был такой мощности, что бетонную плиту безопасности размером 20 на 20 метров и весом в сотни тонн отшвырнуло за три километра – аж за Припять! Естественно, разбросало по округе и радиоактивное топливо.
Мы все остатки сгребали, а обшитые свинцом МАЗы отвозили это в могильники. Машины так и назывались: «грязные МАЗы». В могильниках «хоронили» и саму технику, потому что Чернобыль показал, что металл после долгого воздействия излучения сам становится радиоактивным. С ним уже ничего не сделаешь, даже переплавка не помогает. Поэтому закапывали там и трактора, и машины, и даже вертолеты, а могильник – это яма, похожая на силосную, длиной метров 50 и глубиной до 15 метров.
Кроме того, мы чистили площадку под гигантские немецкие краны, которые должны были на саркофаг установить 800-тонную крышку. Рядом со стенками радиация была 50-60 рентген в час. А шахтеры тем временем монтировали под землей систему дополнительного охлаждения аварийного реактора, через Чернобыль десятки тысяч шахтеров прошли.
- Вы сказали, что там было много импортной техники. А иностранцев хоть раз в Чернобыле видели?
- Ни разу! Сколько раз мы просили, чтобы дали инструктора по немецким или американским машинам, но те ни в какую. Самим во всем пришлось разбираться.
- Что вы теперь, после Чернобыля, знаете о радиации?
- Она действует на человека по-разному, нельзя сказать, что косит всех подряд. Люди могут получить одинаковую дозу (в Чернобыле, кстати, «потолком» считалось 25 рентген), но один после этого превратится в инвалида, а другой будет чувствовать себя более-менее сносно. Я бы сказал, радиация тоже имеет свой вкус и запах – только специфический.
И подходы к ней нужны особые. Когда я в Чернобыль приехал, мне говорят: хорошо, что у тебя руки волосатые! При чем тут это, спрашиваю. Оказывается, если засучить рукава, то можно по вздыбленным волосам определить, где идет прямой пучок жесткого облучения. Что-то похожее бывает, когда близко к телевизору руку подносишь. Вот так мы там «фон» и определяли.
Радиация действовала, как солнце в дырявом сарае, лучами. Идешь – и вдруг волосы зашевелились, пару шагов сделал – снова улеглись. Кроме того, при однократном жестком облучении у человека начинается расстройство желудка. И еще спустя годы я узнал, что радиация наиболее губительно действует на кровеносную систему человека, сосуды становятся ломкими и хрупкими.
Мы посчитали: из 5600 южноуральских ликвидаторов в живых осталось 2900, а причина смерти 80 процентов тех, кто умер – сердечно-сосудистые заболевания, поражение кровеносной системы.
- Какие меры безопасности существовали в 86-м под Чернобылем?
- У каждого из нас имелся персональный дозиметр. Одежду и обувь меняли ежедневно - дежурные дозиметристы заставляли. Поработал, пришел в душевую, разделся, помылся и во все новое переоделся. Я за армию ни разу ноги не натер, а в Чернобыле ходил с мозолями, потому что постоянно сапоги и ботинки новые. Питание было отличное: ешь, сколько влезет, ночные смены обеспечивали шоколадом, фруктов навалом. Вместо обычной воды – боржоми, умывались даже ею.
Работали мы с «лепестками» на лице, в них-то, кстати, больше всего радиации и скапливалось. Дозиметрист подносит прибор к респиратору – а он аж визжит, поскольку целый день приходилось дышать радиоактивным коктейлем.
- Правду говорят, что водка выводит радиацию?
- Трудно сказать. Когда я там был (это с конца июля по начало октября 86-го), в Чернобыле существовал жесткий «сухой закон». Хотя, доставали, конечно, пили втихаря. У меня специальный пропуск был, ездил, где хотел. Так ребята заказывали, привозил им иногда. Даешь в магазине продавцам деньги, а они видят по робе, что ты из «зоны» - и купюры даже в руки не берут. Ни разу продавцы не пересчитывали при мне деньги, а товар без очереди отпускали.
- С момента аварии прошло более трех десятилетий. Помнит государство о своих спасителях - чернобыльцах?
- Все в сравнении познается. В Японии тех, кто в 45-м прошел через атомные взрывы, называют хипакуси. Так вот сегодня эти хипакуси живут дольше среднестатистического японца. Государство о них заботится: бесплатная медицина, ежегодная диспансеризация, социальное обеспечение... А у нас люди годами вынуждены доказывать свое право называться ликвидатором.
Правда, при Тарасове и Сумине чернобыльцев в Челябинской области поддерживали. А дело в том, что Тарасов сам прошел через Чернобыль. Ушли эти люди – о нас сразу забыли, систему поддержки чернобыльцев похоронили. Да что далеко ходить: пятый год уже бьемся, не можем поставить в Челябинске памятник радиационно пораженным южноуральцам. Город и область футболят вопрос друг другу, а дело не продвигается.
